Сменить Луганск на Цзиньхуа
Все детство и юность я провел в Лиманском районе — моя семья никогда не выезжала за границу, а на каникулы мы ездили к тете в Луганск. Я с трудом представлял себе, где Китай, а тем более — Индонезия. После 9 класса, когда я учился в вечерней школе, у меня были попытки поступить в ПТУ, но, выбирая специальность между маляром-штукатуром и поваром, я решил, что хоть первое с натяжкой и можно назвать творческой профессией, но все же это не мое. Я стал готовиться к поступлению в Луганский национальный университет им. Шевченко. Вы сейчас думаете — что это может собой представлять? На тот момент университет считался одним из лучших в Украине вузов по подготовке переводчиков — тогда мне даже хотелось заниматься украинским языком, но конкурс на программу был сумасшедший. Я понял, что шансы малы, и подал документы на китайский язык, а через два года получил стипендию от Института Конфуция на изучение языка в Китае, в университете Цзиньхуа, недалеко от Ханчжоу.
Это был момент затишья перед бурей, когда в Луганске было все хорошо, а у меня были перспективы преподавать в родном ВУЗе. Но через год там начнется война.
Летом 2014 года я вернулся на каникулы в Луганск из Китая и увидел разбомбленные остановки, разрушенные пятиэтажки и заколоченные магазины. Это меня потрясло. Мы с родными вынуждены были покинуть город — я оставил чемодан, с которым вернулся из Китая, в прихожей, так и не вернувшись за ним, а одежду пришлось покупать на обратном пути в Москве.
Прости мой китайский
Мне было трудно первый год в Китае — все потому, что я учился в Цзиньхуа. Это довольно провинциальный город — хотя сейчас города в Китае назвать провинциальными трудно. Это миллионники с небоскребами пустующих застроек, где царит все тот же местный деревенский говор, полное незнание английского языка, уклад 30-летней давности и показное равнодушие к иностранцу, хотя каждый тебя норовит сфотографировать, пока ты этого не замечаешь. Как бы все ни выглядело снаружи — мне хотелось это закончить. В местном вузе было все то же, что и в городе, включая непрофессионализм со стороны некоторых преподавателей. Меня не понимали, потому что местный диалект был далек от того стандартизированного китайского, который обычно изучают иностранцы. А иногда от местных я слышал: боже, какой у тебя жуткий китайский!
В китайском языке есть такое выражение: «бай йен» (baiyan). Это сочетание двух слов — «белый» и «глаза». Живя в провинции, ты можешь прочувствовать феноменальную глубину этого определения.
Здесь ты постоянно ловишь себя на том, что выделяешься абсолютно всем: внешностью, манерой общаться, привычками, на тебя всегда «пялятся» — не найти лучшего слова — и молчат
Когда я пытался знакомиться с людьми на улице, те просто впадали в ступор, не зная, что делать и как отвечать, и уходили. Они действительно не знали, «что делать с иностранцем».
Неудачные попытки общения приводили к мысли, что все мои усилия выучить язык пойдут прахом, а ведь это было главной целью моей поездки. Там у меня появился знакомый, с которым мы стали друзьями по переписке. Мы поддерживаем связь и сегодня, отправляя друг другу аналоговые письма, запечатанные сургучом.
Когда я понял, что нужно менять ситуацию, то собрал чемодан и уехал в Пекин учиться в Университете языка и культуры — одном из ведущих лингвистических университетов Китая.
Прокачивать язык в пекинских клубах
В Пекин я поехал еще потому, что там самый «чистый» (стандартизированный) язык — наконец я был среди своих и слышал только удивление: где ты так хорошо и правильно выучился говорить? Преподаватели даже советовали бросать учить китайский, ведь с моим уровнем можно уже работать. Но у меня была новая цель — выучить деловой китайский.
И я нашел прекрасный способ сделать это быстро и эффективно: пекинские ночные клубы.
Во-первых, в клубе к тебе всегда много внимания — это был мой звездный час. Во-вторых — все хотят с тобой обсудить важные вещи: политику России, конфликт с Украиной, Достоевского, Неделю моды, последние сериалы и так далее. Я не клубный человек, но мысль о том, что таким образом можно практиковаться не переставая, пришла мне, когда я забрел в этот район и подумал: идея! Если мне не спалось, я просто вставал, одевался и ехал в клуб «на урок» пробовать «новый метод», потому что письменному языку я уже посвятил целый предыдущий год.
Все местные клубы и бары в Пекине сосредоточены на улице в районе Чаоян (Chaoyan, Workers’ Stadium W Road), это центр светской жизни — здесь проходят самые горячие дискуссии, после участия в которых можно на стандартном мандаринском «бодаться» в вопросах геополитических конфликтов с местными профессорами. Уезжал я со свободным уровнем разговорного китайского — правда, толком не успел сходить за это время ни в один музей.
Если избегать Джакарты, она с тобой непременно случится
По возвращении из Пекина я сразу поступил в московскую Вышку (НИУ ВШЭ), в магистратуру востоковедения. Домой возвращаться не было смысла — там не осталось ничего, что вызывало бы надежду и возможность как-то себя реализовать в науке или образовании. У Вышки был контракт по обмену студентами с университетом The London School of Public Relations-Jakarta (LSPR-Jakarta) — это не самое популярное место для иностранцев, как и вообще Юго-Восточная Азия — местные университеты вне даже самых скромных рейтингов. Мне предложили поехать туда на два года работать и учиться, к тому же можно было вести социокультурные исследования для Вышки, и я быстро согласился.
Я совершенно не представлял, что такое Индонезия, и всячески избегал этой темы, когда попадалось что-то такое в учебной программе. Но поскольку я твердо решил ехать, а любопытства мне не занимать, то старался ничего не смотреть и не читать про Индонезию, за исключением востоковедческой литературы. Да и выпуск какого-нибудь travel-влога вроде «Орел и решка» мог повергнуть меня в панику, а мне не хотелось «обломаться», когда в прихожей уже стоял собранный чемодан.
В Джакарте меня встречали с красной дорожкой, яствами и музыкой, а через пару недель никто даже не поворачивал головы в мою сторону. Меня поселили в «кост» (kost) — так у них называется что-то вроде трехзвездочного отеля для студентов и приезжих из других городов Индонезии (хотя уровень «коста» сильно зависит от стоимости): у тебя отдельный номер с туалетом и душем, но общая кухня на этаже. Это центр города и довольно живописный кампус, и пока я особо не выглядывал за его пределы, все казалось обнадеживающим. Но существует еще так называемый верхний город, как говорят местные — «небо для богачей», а за ним — или под ним — стрит-фуд, кладбища в центре Джакарты, запущенные речные каналы и микрорайоны, которые представляют из себя настоящие трущобы.
Отсутствие тротуаров меня не ужасало — я вырос в деревне. Но чудовищный трафик придавал этому факту совсем другую окраску. Передвижение по городу выглядит примерно так: задыхаясь в чаду выхлопных газов, ты пытаешься увернуться от машины и перебежать дорогу к магазину, и тот же квест ждет тебя на обратном пути. Оказалось, для Джакарты это нормальная практика. Когда я приехал, то совершенно не знал бахасу (индонезийский язык), а местные практически не говорили по-английски. Оцепенение — все, что я чувствовал поначалу, и коллеги из университета не проявляли ко мне никакого участия.
Все же я нашел отзывчивых людей и вне университета. Я бывал повсюду — в культурных центрах, на концертах местных музыкантов, во всех музеях и галереях, а их не так уж много в Джакарте. То есть на этот раз я выбрал тактику, противоположную той, что была в Пекине — всячески начал интегрироваться в местную культуру. Я часто удивлял местных, приглашая их в какой-то музей, о котором они сами не знают или никогда не посещали раньше — например, в музей Воздушных змеев или тот же Государственный музей.
Моей главной целью было освоить эту новую для меня культуру и понять социальные особенности индонезийцев, их психологию. Поэтому я изучал страну по путешествиям, музыке, живописи и еде
В итоге за эти два года я приобрел столько друзей, что перед последним отъездом на каникулы у меня в течение двух недель проходили плановые прощальные ужины. Еда здесь — это средство погружения в традиции, и если ты их разделяешь — то ты свой. Местные — крайне патриотичный народ.
Немного про экологию
Экологические проблемы Джакарты слишком явно влияют на твое самочувствие, чтобы их игнорировать. Белая рубашка за вечер становится закопченной, если ты проводил время на улице. Джакарта перегружена, поэтому идея переноса столицы на другие острова — уже не миф.
За последние 30 лет Джакарта опустилась на 4 метра. Здесь часто в сезон дождей происходят эвакуации, и к этому быстро привыкаешь, но вот к чему я так и не привык, так это к мертвым котикам. По каким-то загадочным причинам они вымирают с такой же скоростью, как и плодятся, и за этим по причине бедности населения никто не следит. На улицах Джакарты они лежат повсеместно, и, переступая через их крошечные трупики, думаешь: а Грета Тунберг в чем-то права, с этим миром не все ладно.
Трудности перевода и ключи к индонезийской душе
В университете я преподавал и параллельно работал в офисе и спустя месяц-два понял, что больше так жить не могу. Представьте: вы заходите в офис, улыбаетесь, желаете всем доброго утра, а в ответ — воловий взгляд и молчание. В обед все радостно идут за едой — без меня, но обсуждать меня. «Коллеги» не стеснялись шептаться в моем присутствии, зная, что я пока не освоил бахасу, и при первой же возможности жаловались декану на меня как на «неподходящего сотрудника», который к тому же может прийти на работу в джинсах. К слову, в университете действует жесточайший дресс-код, и к этому тоже непросто привыкнуть.
Говоря языком демократичных американцев, я переживал кризис буллинга в среде ксенофобов
И я бы сошел с ума, не будь я востоковедом. Почти год я переживал культурный шок и потихоньку учил язык. Как в любой закрытой и консервативной культуре — а индонезийцы очень привержены традициям — действовать нужно через их культурные коды и маркеры. Я искренне полюбил их музыку, напевал на работе песни их детства, ходил с ними в курилку, хотя я никогда не курил, обсуждал их любимый стрит-фуд, хотя от наси горенг (национальное блюдо из жареного риса с овощами или курицей, плавающими в масле) сводило живот, позволял им покатываться со смеху над моим произношением. Главное — я живо вникал во все, что интересно им, и так нашел дорогу к их сердцам. Даже научился вести с ними переговоры, а это здесь особое искусство — о бизнес-этикете, кардинально отличающемся от европейского, я собираюсь написать отдельную книгу в жанре cultural map.
Пока в офисе шли игры в духе Де Лакло на индонезийский манер, я вел битву на кафедре за уважение студентов. Дело в том, что в Индонезии по-прежнему сильны кастовые предубеждения. Ребята уважительно относятся к преподавателю, но только если ему за 40 — а мне было 25. Входя в аудиторию, студенты совершают «салам» — то есть прикладываются лбом к руке преподавателя, выказывая уважение. Разумеется, они недоумевали: что делать с этим белым юнцом, который собирается им вещать ближайшие два часа? Полгода они упорно отказывались делать «салам», пока меня не поддержали другие преподаватели и не «погрозили» аудитории пальцем. Так в головах студентов совершился небольшой переворот, и я удостоился хотя бы минимального уважения.
Путешествия по островам
Индонезию невозможно понять вне путешествий — особенно если ты не спишь на полу в доме без кондиционера в какой-нибудь деревне и не ешь местную еду, совершенно не понимая, кого тебе приготовили. К тому же домашние меня допрашивали: «Где фото с океана?» А я живу в пыльной и удушливой Джакарте. Собственно, чтобы ответить на этот вопрос всем — и родным, и друзьям — я завел канал на YouTube.
От студентов я узнал про регион «1000 островов», входящий в состав провинции Джакарта, многие из этих островов необитаемы. Например, у местных популярны поездки на остров Онруст, куда предлагают экскурсии почти все турфирмы Джакарты. На острове были колониальные тюрьмы, а сейчас здесь археологический парк. Несмотря на прошлое этих мест, направление популярно у туристов еще и потому, что путешествие от Джакарты до Онруста занимает 20 минут и стоит 300–400 рублей с обедом в переводе на наши деньги. Иностранцы там встречаются нечасто, и это просто рай для антропологов и востоковедов. Конечно, это совсем не Таиланд, но спартанские условия позволяют пережить невероятный опыт погружения в атмосферу места, не искажая его «еврокомфортом». Правда, до некоторых островов приходилось добираться по 20 часов на машине и на лодках, а потом спать на земле между диких свиней, но впечатления этого стоят.
Мой любимый остров — Ломбок. Это такое своеобразное Бали, только 15 лет назад. Я сделал там много эскизов и подружился с местной заклинательницей обезьян.
Про «неравные» браки
Землю в Индонезии иностранцу можно взять в аренду, но купить нельзя, поэтому здесь популярны бизнес-браки, устраняющие это препятствие. Женщины искренне ищут подобные союзы не столько из-за выгоды (хотя таковые есть, и их очень негативно воспринимает местное общество), сколько — для «свободы», поскольку в семьях жестко навязываются традиции, которые давят на детей. Например, если ты самый старший сын в семье, то после смерти отца на твои плечи ложится ответственность за всех членов клана, включая всех детей, а отказ будет приравнен к богоборчеству. Зачастую в индонезийской семье 6–10 детей. По мусульманским традициям местная девушка может выйти замуж только за мусульманина, и мой университетский коллега-британец был вынужден принять ислам, чтобы жениться на индонезийке. Разумеется, для него это просто бумажка.
Я познакомился с русским, который женился на местной девушке, и он поведал о жуткой ревности, которой его изводит жена так же, как и ее подруги — своих мужей. Причиной тому — социальные сети. В Индонезии космический уровень онлайн-сплетен, бытового шпионажа и демонстрации своего социального и сексуального (пусть и сдавленного) успеха. 90% разводов здесь происходят на почве виртуальной измены. Традиционное общество не терпит компромиссов.
В турне за свининой
В Индонезии есть множество местных маршрутов, посвященных исключительно вкусовым впечатлениям: так называемые кулинарные туры или culinary trip. В каждой провинции — своя кухня, и для местных, которым не по карману даже Сингапур, пролегают сотни путей к незнакомым деликатесам. В Индонезии в еде большое равноправие: в уличном кафе рядом с тобой может сидеть местный мафиози и жевать ту же кашу с курицей, мартабак или «наси горенг», а потом сесть в свой мерседес и умчаться в пентхаус. Поэтому нет лучшего способа стать для индонезийца другом на всю жизнь, чем подарить ему привезенный из путешествия по провинциям деликатес.
У каждого местного жителя есть мечта — поехать на Бали, чтобы поесть свинины. Конечно, это относится только к последователям религий, разрешающих есть свинину, но это не запрещает и мусульманам говорить и думать о свинине. С непривычки ты удивляешься советам: поезжай на Бали, ты там сможешь поесть свинину! Слово «баби» (на бахасе — свинина) я слышу в самых восторженных разговорах, посвященных самым откровенным гастрономическим фантазиям.
Кстати, меня поразило практические полное отсутствие съедобных фруктов в Джакарте. Уличных палаток с фруктами очень мало, тогда как в супермаркете мои любимые бананы совершенно несъедобны, а стоимость определенно не оправдывает качество. Поэтому бананами и манго я отъедался в соседней Мьянме.
Что же дальше
Пока я работаю над образовательным проектом, который подружил бы российскую сферу образования с индонезийской, и налаживаю международные связи в университетской среде. Пожалуй, в Индонезии я могу смириться со всем, но поскольку я уроженец другой культуры и цивилизации, перерывы мне необходимы, чтобы просто восстановить физическое состояние и самочувствие.
Остался бы я здесь навсегда? Вряд ли могу ответить однозначно. Сложно сказать уверенно — «да», но ответить «нет» я тоже не могу. Индонезия, в частности, Джакарта, стала моим вторым домом, здесь я будто переродился и прожил вторую жизнь от рождения до 26 лет — когда ты только начинаешь ходить, говорить, выживать, делать первые успехи. У меня есть мои друзья-семьи на Молуккских островах (Амбон), в Джакарте, на Бали, а также в других странах, например, в Малайзии (Куала-Лумпур и Малакка) и в Мьянме. Я всегда получаю приглашения от них и чувствую себя членом большой азиатской семьи.
Сегодня жить традициями моих друзей, разделять их культуру, жизнь и, конечно, местную кухню для меня не проблема, а радость. Индонезия научила меня по-новому смотреть на семейные ценности, и это самая большая награда, которую я мог приобрести.
