Наши героини побывали в нежных объятиях психиатрии и рассказали, как там все на самом деле, кто такие психоактивисты, и почему мы знаем больше, чем врачи.
Лиза Меледина, психоактивистка, студентка ВГИКа. Диагноз — биполярное расстройство
Мне было 17 лет, когда я заболела — мне поставили биполярное расстройство 2-го типа. У меня год длилась депрессия, а потом родная сестра, у которой тоже биполярное расстройство, пыталась покончить с собой. Это меня мощно подкосило. Родителям долго пришлось объяснять, что мы болеем, что это не «просто депресняк», а нам реально нужно к врачу. После прочтения множества статей они приняли это и выдали нам деньги на врачей. Тогда я впервые пошла к психиатру — эта оказалась некомпетентная специалистка, которая выписала абсолютно неподходящее лекарство, а мои сеансы психотерапии выглядели как перформанс: я рыдала, врач молчала. Так продолжалось три месяца.
После этого мне казалось, что психотерапия — это пытка безысходностью, и 4 года я ни к кому не обращалась, бросила вуз, поступила в другой, но пришлось все же лечь в больницу, потому что я стала заниматься селфхармом — то есть ранить себя, прижигать сигаретами, навязчиво думать о самоубийстве и т. п. Родители собрали огромную сумму, чтобы я легла в клинику неврозов — НППЦ им. З. П. Соловьева. Но лучше не стало, и через год я оказалась в психиатрической больнице № 5 в Абрамцево. В российской медицине дорого совсем не значит, что хорошо.
Было жутко. Например, жизнь в надзорной палате на 15 человек, большая часть которых — агрессивные бабушки с деменцией. Был один врач на всех, обход — раз в неделю. Пациенты сами таскали чаны с едой на кухне, мыли полы, и трудно было понять — это трудотерапия или эксплуатация пациентов? Курить разрешали раз в день, а телефон выдавали два раза в неделю на 10 минут, внешний мир отсутствовал. И самое обидное — все зря. Я выписалась в еще худшем состоянии и снова легла, на этот раз — в Центральную психиатрическую клиническую больницу на ул. 8 Марта.
К этому моменту я уже поняла: наши больницы — это беспросветный кошмар, где всех лечат одинаково, независимо от того, какой у тебя диагноз. Я нашла единомышленников и вступила в общество психоактивистов — мы старались поднять актуальные на наш взгляд темы: непросвещенность медиков в вопросах легких психических расстройств, а заодно и тему романтизации биполярного расстройства, когда люди просто приписывают себе «странности» как модный фетиш.
Среди моих сверстников биполярное расстройство считается чем-то классным, о чем круто поговорить. Показать свою необычность, помечтать о суициде — это бум романтизации, который отчасти спровоцировал хит
Оxxxymiron «Биполярочка»
. Это новая стигма в обществе, и это обесценивает реальный опыт больного — мне было совсем не круто видеть, как ребята бравируют термином, тогда как на самом деле это серьезная болезнь, такая же, как порок сердца. Для многих и депрессия все еще просто способ привлечь внимание.
Сейчас мне подобрали хорошую терапию, да и я сама разобралась с болезнью и тем, как это лечить, много узнала от людей с тем же диагнозом, так что у меня стабильная ремиссия. Но я продолжаю участвовать в терапевтических встречах людей с психическими особенностями и быть частью движения «Психоактивно» , стараюсь уделять время психопросвещению и участвовать в мероприятиях, таких как Психгорфест, которые направлены на дестигматизацию психиатрии и развенчание стереотипов в этой сфере.
Екатерина Фадина, журналист, мать троих детей. Диагноз — биполярное аффективное расстройство на стадии апатической депрессии
В советское время мое заболевание называлось страшнее — маниакально-депрессивный психоз. Про такое уж точно никому смело не расскажешь. Врач уверяет, что заболевание развилось еще в детстве. Я не удивляюсь. Мама — алкоголик, папа — алкоголик, да и еще и наркоман. Предпочитаю не думать о наследственности, а жить здесь и сейчас.
После рождения второго ребенка у меня начались первые серьезные депрессивные срывы и психозы. Я начала заниматься «самолечением» — опустошала домашний бар мужа, жутко срывалась на брате и всерьез стала бояться за семью. Пойти к психиатру? Ну уж нет, «что я, псих что ли?». Еще было страшно, что отберут детей, работу, жизнь вообще!
В итоге я все же пошла к психотерапевту, а потом легла в НИИ им. Сербского. Первый раз я провела в больнице всего две недели — никто не знал, что поступила я в отделение, будучи беременной, и я об этом не знала. Мне кололи феназепам, я пила кучу таблеток — странно, что при приеме девушек не проверяют. Когда обнаружилась беременность, слезть с таблеток полностью и сразу было нельзя, и я придерживалась схемы до родов. Генетики твердили, что вероятность тератогенного эффекта (проявления уродств) у ребенка 50/50, намекали на аборт. Но я не сдавалась.
В 2016 году вышла книга «С ума сойти: путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города» журналистов Дарьи Варламовой и Антона Зайниева. Это была чуть ли не первая серьезная попытка на светском уровне заговорить о том, что существуют психические расстройства у «нормальных людей». Авторы сами пережили неврозы, поэтому решились создать некое руководство по осознанности для тех, с кем что-то не так. В книге они предлагают обзор самых популярных видов расстройств — депрессии, панических атак, биполярного расстройства — а также способы борьбы с ними — как медикаментозные, так и психотерапевтические.
«Люди стесняются говорить о том, что у них есть психологические проблемы. И это забавно, ведь вообще-то в России принято жаловаться на жизнь, а при ответе на вопрос „Как дела?“ вздыхать, кряхтеть, ругать Путина или вываливать на собеседника еще какой-нибудь негатив. При этом люди очень боятся обнаружить в себе какие-либо психологические патологии: им кажется, что это прямой путь в Кащенко, в одну палату с ребятами, которые считают себя Наполеонами и Сталиными», — рассказывает в одном из интервью Дарья Варламова.
Когда я приехала в роддом со схватками и косметичкой таблеток, врач в приемном отделении сказал: «Вам будут делать кесарево». Я возмутилась — у меня уже двое детей без всякого кесарева! «Как же, у вас глазное заболевание — биполярное расстройство». «И скольким женщинам с биполяркой вы сделали кесарево???» — тут я уже кричала. Черт возьми, и это дипломированный медик!
Роды были легкими, и дочь, к счастью, родилась здоровой. Но через 6 месяцев психозы вернулись, я снова легла в больницу, и теперь принимаю антидепрессанты. Может, это и не очень хорошо, но зато у меня есть время и относительное душевное равновесие, чтобы разобраться со своей болезнью и найти идеального врача. А это настоящий дефицит.
Я много общаюсь с людьми, изучаю себя, свою болезнь, смотрю фильмы и читаю книги по психиатрии — где-то должен быть ответ, который поможет мне в итоге жить без таблеток. По крайней мере, принятие своей болезни — уже большой шаг. Пусть мой опыт не большой, зато приобретен в осознанности, и я могу дать кому-то хороший совет: главное — оторваться от стереотипов и перестать думать, что отчаяние — это просто человеческая слабость, а психиатрия — фабрика по производству «овощей». Кроме того, сейчас просвещением в области биполярного расстройства занимается группа «Биполярники» — они проводят реально важную и нужную работу, помогая с информацией и лечением в отсутствие компетенции у российских врачей.
Гузель Касимова, медик, в настоящее время не работает. Диагноз — генерализованное тревожное расстройство личности с ипохондрическими проявлениями
Я росла в СССР. Первая паническая атака у меня случилась в 6 лет. С детства я была всегда тревожной, боялась людей, учиться в школе было трудно — я не могла просто выйти к доске и нормально общаться с одноклассниками. Мама отвела меня к психоневрологу, тогда мне впервые назначили транквилизаторы и положили в психиатрическую больницу. Мне было 16 лет, я провела там 5 месяцев. Мне делали инсулино-коматозную терапию и проводили на мне апробацию многих препаратов — в советской психиатрии такие манипуляции с пациентами были нормальным явлением. Маме об экспериментах, разумеется, ничего не говорили. Лекарства вызвали психоорганический синдром, это повлияло на память, мышление и когнитивные способности вообще.
Если сейчас отношение к пациентам стало гуманнее, то в целом в человеческом плане это все еще удручает. В закрытых отделениях и сейчас за пациентами не следят, кричат на них, могут толкнуть или обругать. Проблема еще и в том, что врачи не стремятся к личному контакту с пациентом и все время что-то недоговаривают. Я их понимаю, на них сейчас свалили не только бумажную волокиту, но еще и принуждают дублировать все это в цифровом виде, так что поймать врача в отделении и просто поговорить с ним о своем состоянии — реальная проблема.
Сейчас у меня инвалидность, но родители до сих пор считают, что я все выдумываю. Они — люди другого поколения, которое помнит тяжелые времена, и не понимают, что есть такие болезни, как паническая атака или депрессия. «Все зависит от тебя», — говорят они, как и многие, кто не сталкивался лично с такими переживаниями, которые возникают вовсе не по твоему хотению.
К счастью, сейчас людей с неврозами не кладут в общее острое отделение. Можно выходить гулять, принимать посетителей, пользоваться телефоном, спокойно спать в закрытой палате — тебе доверяют. Потихоньку в России начала развиваться психотерапия, где помимо шизофрении существуют и другие диагнозы, с которыми можно и нужно жить.
«Российской психиатрии на уровне государства нужен хороший пиарщик»
Виктор Шеин, научный сотрудник Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского
Правда: мы боимся психиатрии. Многие годы СМИ, врачи других специальностей и кинематограф — безусловно, классный, но вредный для имиджа психиатрии фильм «Пролетая над гнездом кукушки» — вдалбливали в головы, что психиатр — злодей, который наденет на тебя смирительную рубашку и будет колоть галоперидол. Хотя благодаря тому же Кизи, а заодно и Мишелю Фуко и Рональду Лэйнгу, в 70-х годах на западе психиатрия стала гуманизироваться.
Психиатр — такой же врач, как дерматовенеролог или хирург. Почему в России не принято лечиться у психиатра, тогда как западные вудиаллены все свободное время проводят на сеансах психотерапии, и никто на них не показывает пальцем? Дело в том, что на западе тоже не все так радужно с психиатрией, но там, по крайне мере, сложилась определенная культура приятия легких психических расстройств, потому что на протяжении всего ХХ века бурно развивалась культура психоанализа и психотерапии.
Россия — единственная страна, где психоанализ репрессирован с советских времен. Воистину — тоталитаризм и психоанализ несовместимы
До сих пор психоанализ как дисциплина официально исключен из учебных практик. Поэтому поход к психотерапевту или к психиатру в России еще не воспринимается, как визит к дантисту, хотя появляется все больше проектов, которые заостряют внимание на теме неврозов и ратуют за психогигиену. В том числе меняется и медицинам — открываются отделения неврозов, где применяются новые стандарты лечения, новые лекарства и методики психотерапевтической работы с пациентами.
Уже давно не существует никакой недобровольной госпитализации или карательной медицины, и не стоит думать, что если вы попали в «дурку», то из вас сделают «овощ»: все лекарства применяются на уровне международных стандартов. У нас в НИИ им. В. П. Сербского проводятся открытые лекции и встречи с родственниками пациентов для того, чтобы на пальцах объяснять людям, что есть такие болезни, как биполярное расстройство и депрессия, что это не миф, и это надо лечить, а не говорить человеку: «Соберись, тряпка». К сожалению, врачи — ученые, а не медийные лица, и им пока не под силу глобально повлиять на имидж психиатрии в России, где еще живы воспоминания о совке и истории о политической карательной психиатрии. В российской психиатрии существует проблема рекламы, и нам на уровне государства нужен хороший пиарщик.