«Москва — как бывший: родной и теплый. Но я вырвалась из этих уютных объятий и поехала в Израиль. Домой»
— Сколько себя помню, у меня всегда был страх — мне казалось, что мне чего-то не хватит, я умру старой, бедной, и кошки обглодают мне лицо (смеется). Я с ним боролась — довольно успешно — но когда на Россию в 2013 году наложили санкции, условные кошки будто стали ближе. Я тогда неплохо жила — у меня была своя квартира, достаточное количество заказов, чтобы хорошо питаться и регулярно ездить за границу.
Но я экономист, к сожалению, поэтому увидела в этом событии то, что наш паровоз таки не просто летит в пропасть, а от него уже последние гаечки отваливаются. Мне стало настолько страшно, что я перестала спать и пошла с этой проблемой к психотерапевту.
Как это часто бывает на сессиях, выяснилось, что во всем виноваты родители — терапевт сказала, что в моей жизни «слишком много мамы», и было бы неплохо, если бы я в свои 38 лет дистанцировалась от родителей.
Наверное, она имела в виду, что мне нужно переехать с Юга на Север Москвы и сократить общение — мы с родителями были в постоянном контакте: созванивались, ездили вместе отдыхать. Они принимали очень деятельное участие в моей жизни, хотя мне не всегда это нравилось. Например, когда я купила маленький джип Suzuki Jimny (и считала, что это самая крутая тачка во дворе), мой папа сказал, что «надо было взять новую „Жигульку“ за те же деньги». Он искренне не понимал, почему я, женщина, которой под сорок лет, с ним не посоветовалась. Поэтому психолог и предположила, что пока в моей жизни будет столько родителей, ничего нового в ней не появится.
«Я поняла, что не хочу болеть, рожать, стареть и умирать в России»
Я запомнила ее слова и стала думать о том, как же тяжело мне будет уехать из своей квартиры, из своего города… И почему-то вспомнила, что у меня есть еврейские корни. Вспомнила историю семьи, которая изобилует побегами (не всегда удачными). Например, мой прапрадед был адвокатом в деле Бейлиса (судебный процесс по обвинению Менахема Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве 12-летнего ученика приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища Андрея Ющинского 12 марта 1911 года; Бейлис был оправдан. — Прим. Salt Mag), за что и пострадал — при власти Сталина он погиб на Лубянке. Вспомнила, как мой отец поступил в университет только потому, что была квота — «брать евреев», как нелегко вообще было просто быть евреем в Советском Союзе.
Я связала все эти ниточки воедино и поняла, что было бы круто иметь «запасной аэродром», дополнительное гражданство, которое, в случае чего, даст мне шанс рвануть из России.
Потом стали уезжать, точнее, возвращаться в Израиль мои друзья. Потом я решила перейти в иудаизм — рационально объяснить это решение я не могу, меня будто куда-то несло течением, и все, что мне оставалось делать, — это подруливать, чтобы не уплыть совсем не туда.
Параллельно накапливалось недовольство в профессиональной деятельности: я всю жизнь работаю бухгалтером, всегда считала себя на своем месте, любила цифры, но вдруг поняла, что большую часть времени не работаю с ними. Я все время что-то «разруливаю». Например, передали платежи из Пенсионного фонда в налоговую, но из-за криво написанной программы половина из них не прошла — и у половины моих клиентов на пустом месте возникла задолженность, с которой нужно было что-то сделать именно мне. Нужно было писать куда-то письма, кому-то звонить, договариваться, и в какой-то момент меня это сильно достало.
Фоном я заметила, что девять месяцев в Москве нахожусь в спячке. Что у меня бесконечный насморк.
Я патриот своей страны — регулярно платила налоги, сортировала мусор. Но вдруг поняла, что в России не хочу ни болеть, ни рожать, ни стареть, ни умирать. Не могу, не хочу, боюсь.
«Я решила, что туристом сюда больше не приеду»
К 2015 году все это вылилось в идею переезда. Для начала я решила просто слетать в Израиль, посмотреть, во что я вписываюсь. В одном из комьюнити в интернете, где мне объяснили, какие документы мне предстоит собрать, нашла компаньонку — девушку, которая тоже никогда не была в Израиле.
Первое впечатление оказалось приятным. Мы побывали в Иерусалиме, Тель-Авиве, Хайфе, встречались с друзьями, которых у меня там обнаружилось много. Мне понравились люди — красивые, улыбчивые, расслабленные. Понравилась атмосфера, еда. Я вернулась в Москву, начала учить иврит, копить деньги, в 2016 году слетала в Израиль еще раз — и приняла решение, что больше сюда я туристом не приеду.
Я подумала, что сразу по приезду устроиться по специальности не смогу — не хватит языка — поэтому освоила дополнительную профессию: мастер маникюра. Словом, летела на ПМЖ уже с оптимизмом: какая-никакая, а профессия есть, руку набить — дело времени. В аэропорту мне по Закону о возвращении сразу дали гражданство, 1400 шекелей подъемных, сим-карту с двумястами минутами и отвезли в общежитие в город Кирьят-Ям на берегу моря.
Я прожила там полгода, училась в ульпане. Все это время государство предоставляло мне «корзину» — финансовую поддержку в размере 2600 шекелей (примерно 720 долларов), чтобы я могла держаться на плаву. У меня остались источники дохода в России, так что деньги, которые я накопила и привезла с собой — 10 000 долларов — тратить не пришлось. Координатор помог открыть счет в банке, прикрепиться к поликлинике — с тем уровнем языка, который у меня тогда был, сама бы я не справилась.
Иврит, чтобы вы понимали, — это когда ты сидишь и думаешь: меня заставили читать мацу.
Справа налево, половина букв не пишется — словом, иврит за пару месяцев не освоишь. Было много нового и странного. Например, то, что до сорока двух лет я ни разу в жизни не жила в общежитии — а теперь жила, и мне это нравилось. В соседки мне досталась девушка моего возраста — и тоже бухгалтер, которая предпочла уехать из России до того, как ее сократят.
Мы жили в двухкомнатной квартире с кухней, чайником и двухкомфорочной плитой. Каждое утро ходили с учебниками в ульпан. Ко мне приезжали друзья. Я сама приезжала к ним то в Тель-Авив, то в Иерусалим. Было очень весело, я как будто вернулась в детство.
Я начала общаться с мужчиной, он был религиозен, и мы стали отмечать шаббат. Помню, как я готовила еду, а он читал кидуш — благословение.
Сейчас мы с соседкой живем в Хайфе и не пропустили ни одного шаббата. Это всегда такой небольшой праздник — мы зажигаем свечи, готовим салаты, закуски, я пеку пирог. К нам обязательно приходят гости, и это круто.
«Здесь я перестала задыхаться»
Тель-Авив всегда казался мне похожим на Москву — такая же бешеная энергетика, только находится он у моря. Хайфу я выбрала, потому что здесь дешевле снимать жилье. Живу не в самом продвинутом районе — но это меня не волнует: во-первых, потому, что я много работаю, и гулять мне почти некогда, а во-вторых — у меня из окна виден порт. Когда я иду на работу, вижу, как цветут мимоза и лимонные деревья. Наблюдаю, как у каждого соседского дома собирается своя тусовка котов-бандитов.
Работаю я, кстати, в обменном пункте — получаю почасовую оплату за 130 часов в месяц. После вычета налогов выходит где-то 3800, а квартплату мы с соседкой делим пополам: получается по 2000 шекелей с каждой. Здесь очень освежающие счета за электричество: но без кондиционера здесь не выжить. Да, на улице в марте +15 — но ведь и дома тоже!
Сейчас у меня на работе сломался кондиционер, он не работал четыре дня, и все это время я работала в бронированном гробу. Воздух в обменный пункт поступал только через то окошечко, куда мне деньги передавали.
Кстати, про деньги. Именно они отчасти помогли мне преодолеть языковой барьер. Здесь относятся к этому более или менее спокойно — ну, плохо ты говоришь, но ведь все сюда откуда-то понаехали.
Но я все равно очень стеснялась, боялась сказать что-то неправильно. Помог один случай. На работе мне попался клиент-зануда. Сначала он хотел купить доллары, потом продать. Потом купил у меня 20 долларов, добавил свои 80 и сказал: «А теперь поменяй их мне на сто». Я говорю: «Мы так не делаем». Он не отстал. В какой-то момент я обнаружила, что просто ору, что мы обменный пункт, а не разменный, и вообще — я тебя запомнила. Очень удивилась, что знаю столько выражений.
Помогает юмор и любознательность: вот обозвали меня недавно незнакомым словом — я полезла в переводчик узнавать, что оно означает. Оказалось: умственно отсталая.
Рассказала об этом старшему кассиру, она посмеялась и говорит: «В следующий раз, когда тебя так назовут, скажи, что у тебя и справка есть».
Я здесь уже полтора года. За это время я перестала задыхаться — постоянно ходить с красным сопливым носом. Обзавелась новыми знакомствами. Подружилась с 70-летней соседкой по дому.
В августе прошлого года была в Москве и поняла: она — как бывший. Вроде ты с ним прожила много лет, почти всю жизнь. Он такой теплый, уютный, и вот ты приходишь, обнимаешь его и думаешь — а может, зря я его бросила, надо было остаться? Но через какое-то время неизбежно вылезают причины, по которым вы расстались. Вот и у нас с Москвой так. Я приехала — и увидела, какие тут красивые люди, как стильно они одеты, сколько здесь кафешек с вкусной едой. Эти помидоры летние, боже мой!
А потом я куда-то поехала на машине и поняла, что не могу припарковаться: везде какой-то подвох. Подумала — нет, это все. Надо вырываться из этих теплых уютных объятий. И ехать в Израиль. Домой. Учиться в колледже (я все-таки хочу работать здесь бухгалтером), страдать от дороговизны недвижимости и хамсинов — песчаных бурь, от которых голова болит так, будто на нее положили крышку люка. И верить, что все хорошее ко мне здесь еще не раз притянется.
