О профессии
«Профессия ничем не отличается от какой другой. Ну разве только тем, что у нас разорванный рабочий день: утром — репетиция, вечером — спектакль, днем — перерыв. Актер готовится к вечернему спектаклю. И когда вся страна идет с работы домой, он пилит на работу. Что мне нравится в моей профессии — в ней все очень хорошо разбираются: „Этот хороший артист, а этот вообще не артист“».
И вообще слово «артист» почему-то считается в народе ругательным. «Ну, прямо артист», — говорят о каком-нибудь чудике. Что-то я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь сказал: «Ну, ты прямо токарь»
О ключевой ценности искусства
«Мне не кажется справедливой или тем более перспективной ситуация, когда искусство зачисляют по рангу „обслуживающего персонала“, а зритель, удобно устроившись в кресле, снисходительно разрешает немного поразвлечь его. Точно так же — бесперспективной, лишенной оснований — считаю эдакую высокомерную позу иных „творцов“: мы, мол, создали, а поймете ли вы — не имеет значения. Быть чуть-чуть впереди зрителя, будоражить его душу, побуждать к серьезным раздумьям о жизни, тревожиться и радоваться вместе с ним — не в этом ли и состоит истинное предназначение искусства? И тут не надо бояться, что иные „потребители зрелищ“, привыкшие к облегченному, бездумному суррогату вместо искусства, не поймут, не оценят. Угождать неразвитому вкусу, а значит, таким образом пропагандировать его, конечно, проще и безопаснее. Однако к искусству это „чего изволите?“ не имеет отношения».
Об испытании славой
«В меня еще с детства во дворе, где я рос, на Чистых прудах, вдолбили накрепко — чем больше понтов, тем меньше существа. Простите за жаргон, но эта уличная мудрость меня еще ни разу в жизни не подвела».
О счастье
«Жизнь в поездах, самолетах, гостиницах. И я благодарен судьбе, что она такая. 95% актеров мечтают о такой жизни. И если кто-то вам скажет: „Господи, я не могу — сегодня ночная съемка, завтра опять ‚Гамлета‘ играть, сколько же можно?“ — не верьте, кокетничает. Он счастливый человек».
О «дурной правде» и эмпатии
«Есть такое понятие — святая ложь. Нельзя говорить горбатому, что он горбатый. Или пришел к тебе коллега после спектакля в слезах — сам понимает, что сегодня плохо сыграл, и спрашивает: „Ну как?“ А ты ему резвым голосом: „Да, завалил ты роль!“ Нет, язык не повернется. Ответишь: „Да ничего, подумай только над этим и вот над этим. Тогда все сложится“. Компромисс ли это с самим собой? Не знаю.
Меня мама учила — прежде чем что-то заявлять, оговорись: я так думаю, мне кажется. Не нужно выносить вердикт, будто ты представляешь истину в последней инстанции
Иначе это приступ той самой дурной правды. Представьте, кто-то женщине говорит: „Я вчера видел, как твой муж… Хочешь в подробностях?“ Да заткнись ты, неудобно».
О том, как слышать душу
«Когда-то говорили: поет душой. Марк Бернес так пел, Утесов, Шульженко… У нас были замечательные исполнители, которые представляли это направление. Они проживали каждую песню. Андрюша Миронов замечательно это делал, Алиса Фрейндлих, Миша Боярский. Та же Алла Пугачева — я уже не слышу, какие она там ноты берет, но я понимаю, что это боль женской души: „Ну хоть на минутку приезжай!“ И угадала… Просто она попала в целый социальный пласт женщин, которым сказала: девки, я такая же, у меня такие же беды, такие же муки!»
О людской природе
«Как мы живем? Мы многолики. Когда мы впервые знакомимся, мы стараемся понравиться, следим за своей речью, поведением, пытаемся быть обаятельными и остроумными. А когда понимаем, что уже понравились, мы вдруг начинаем наглеть — вдруг распускаемся, садимся на голову — и вот тогда становимся неприятными. У меня много плохих качеств, но когда мы с вами познакомимся, мне бы очень хотелось, чтобы вы их не заметили».
