Жаль, что она не мальчик
Гарриет родилась в семье строгого пуританского проповедника, который считал, что труд — лучшая молитва, а непротивление злу — худшее из зол. «У всех Бичеров был общественный темперамент», — напишет позже американский литературовед Джордж Уичер.
Лайман Бичер спасал души не только при помощи проповедей. Его дом в Коннектикуте был одной из станций «подземной железной дороги» — тайной сети убежищ, где укрывались беглые рабы с юга. Юная Гарриет нередко помогала отцу в его деле и слышала немало жутких историй от невольников. Отец ценил ее поддержку и признавал интеллект младшей дочери: «Будь она мальчиком, она затмила бы всех моих детей». Но Гарриет была девочкой. Какая ирония — фамилию Бичеров прославили именно дочери: тихоня Гарриет и энергичная Катарина, хотя в семье росло одиннадцать детей.
Старшая сестра Гарриет так и не вышла замуж — ее жених погиб незадолго до свадьбы, и Катарина посвятила себя не поискам нового претендента, а развитию женского образования.
Она считала, что женщины должны не только учиться, но и учить — идея для тех времен совсем неоднозначная. Но отец поддержал ее — он дал всем дочерям классическое образование, хотя это считалось излишним.
Девочек обучали грамоте, танцам и вышиванию крестиком — этого было достаточно, чтобы порадовать будущего мужа. Однако Катарина задумала, по примеру папы, преподавать юным леди математику, философию, языки и теологию. В 1823 году Катарина открыла женскую семинарию. Через несколько лет подросшая Гарриет стала там одной из учительниц.
Когда Гарриет исполнился 21 год, она оставила преподавание и поехала за отцом в Огайо — Лаймана назначили президентом семинарии Лейн в Цинциннати. Гарриет намеревалась помогать ему в работе. На новом месте юная мисс Бичер вступила в литературно-социальный клуб, где и познакомилась со своим будущим мужем, профессором семинарии Калвином Стоу.
Большая война маленькой леди
После свадьбы дом молодоженов превратился в еще один перевалочный пункт «подземной железной дороги». Это было очень рискованно — в растущем Цинциннати было немало вольных чернокожих, и ирландские мигранты постоянно устраивали бунты и избиения, обвиняя бывших рабов в том, что они крадут у них работу. Движение против отмены рабства здесь было особенно сильным. К тому же недавно конгресс принял закон о беглых рабах, согласно которому все, кто помогал невольникам, становились преступниками вроде укрывателей краденого.
«Мы живем в свободной стране, сэр! Джордж принадлежит мне, и я волен делать с ним что угодно. Вот так-то!» (Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»).
Гарриет больше не могла молчать.
— Настало время, когда даже каждая женщина или ребенок, способный вымолвить хоть слово в защиту свободы и гуманизма, обязан заговорить, — писала она.
Бичер-Стоу давно вынашивала план романа о судьбе чернокожих рабов в Америке. Замысел сформировался в церкви — по словам писательницы, ей было видение старого невольника, всю жизнь страдавшего от произвола белых.
В образе дяди Тома объединились все страшные рассказы, которые Гарриет слышала от беглых рабов, все истории об избитых чернокожих с улиц Цинциннати.
Муж Гарриет уступил ей для работы свой кабинет в семинарии, временно переехав в кладовку, а одна из сестер взяла на себя заботы о детях и доме, пока Гарриет трудилась над книгой.
«Когда вам становится очень туго, и все оборачивается против вас, и, кажется, нет сил терпеть ни одной минуты больше, ни за что не отступайте, именно в такие моменты наступает перелом в борьбе». (Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»)
Бичер-Стоу связалась с редактором аболиционистского журнала The National Era и начала посылать им свой роман по частям. Публикация растянулась на десять месяцев, и к моменту выхода последней главы роман «Человек, который был вещью» (именно так Гарриет изначально назвала свою книгу) наделал немало шуму. Люди, сочувствующие делу освобождения рабов, называли дочерей Эванджелин — в честь героини книги, белой девушки, которая дружила с рабами. В Нью-Йорке по книге поставили спектакль. Роман, в котором рабы были живыми людьми с чувствами и мечтами, запустил общественную дискуссию и дал старт подъему аболиционистского движения. Через десять лет после журнальной публикации, в 1862 году, когда роман уже выдержал несколько переизданий, Авраам Линкольн лично пригласил Гарриет Бичер-Стоу в Белый дом.
— Так вы и есть та маленькая леди, которая начала большую войну? — сказал президент, когда ему представили писательницу.
— Не я написала эту книгу, — ответила скромная Гарриет. — Ее написал Бог.
Анти-Том и другие хижины
Публикация «Хижины дяди Тома» вызвала целую волну романов-опровержений — литераторы с юга выступили единым фронтом в попытке опровергнуть обвинения, выдвинутые Гарриет. За пару лет вышли «Дядя Робин в своей хижине в Виргинии и бесприютный дядя Том в Бостоне», «Северянка, невеста плантатора», «Хижина и гостиная», «Хижина тети Филлис» и еще не меньше десятка повестей. Многие из них были написаны женами плантаторов-рабовладельцев. Темнокожие рабы изображались в них либо неразвитыми существами, которые не смогли бы выжить без разумной опеки просвещенных хозяев, либо кровожадными животными, которых нужно держать на цепи во имя безопасности добрых христиан.
Самый успешный из этих романов был выпущен тиражом 20 000 экземпляров. Немало, но в первый же год было отпечатано 1 300 000 копий «Хижины дяди Тома», причем книга оставалась бестселлером по обе стороны Атлантики и через три года после первой публикации.
«Люди отнюдь не стремятся к непогрешимой истине, им куда проще подгонять свои мысли и поступки под общий ранжир». (Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»)
«Для закона нас не существует»
Гражданская война принесла невольникам свободу, а пятнадцатая поправка, принятая в 1870 году, дала бывшим рабам право голосовать на выборах. Правда, возможность выражать свою гражданскую позицию получили только мужчины. Женщины же — как белые бывшие хозяйки, так и цветные вчерашние рабыни — оставались бесправными.
Женщина любого социального положения в те годы мало чем отличалась от невольницы: она не могла оставить мужа и получить свободу, каким бы ни было поведение супруга — даже регулярные побои, измены и алкоголизм не считались достаточным основанием для развода.
Женщина не имела права на свои деньги — каждый цент по закону принадлежал ее мужу, и неважно, живет он с ней или нет. Дети тоже были собственностью отца и после развода всегда оставались с ним.
— Положение замужней женщины мало чем отличается от положения черного раба, — писала Бичер-Стоу. — Она не может ничем владеть, а то, что она получает в наследство или зарабатывает своими талантами, немедленно становится собственностью ее мужа. По нашим законам, замужняя женщина — это ничто. С юридической точки зрения ее не существует.
«Есть шестое чувство — чувство свободы, во сто крат благороднее и возвышеннее остальных. Передвигаться, говорить, дышать, ходить, не отдавая никому отчета в своих действиях, не подвергаясь опасности!» (Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»)
С кем женщина будет общаться, что она будет читать, куда она будет ходить — все это зачастую решали родственники мужского пола. И исход Гражданской войны выявил всю нелепость этого положения: нищий неграмотный невольник, получивший свободу неделю назад, мог распоряжаться своей жизнью, как хочет. А образованная состоятельная женщина, наравне с джентльменами боровшаяся за отмену рабства, оставалась чьей-то собственностью. И, как и плантаторы, мужчины нередко объясняли такое положение дел «заботой» о неразумных дамах, которые без их руководства не смогли бы справиться с тяготами жизни.
— Да, я верю в необходимость избирательного права для женщин, — писала Гарриет. — Чем больше я об этом думаю, тем более абсурдной кажется мне система, где мужчины правят женщинами… Этот сговор Тома, Дика и Гарри, имеющий целью обнести нас тарелкой с пирожными, дабы мы не получили от них изжоги, выглядит нелепо. Не давать нам права голоса под предлогом заботы о сохранении нашей женственности! А почему бы не попробовать? Мы станем бесполыми существами? Хотела бы я посмотреть, какая сила может сделать из женщин что-нибудь другое, кроме женщин, а из мужчин — что-нибудь другое, кроме мужчин.
«В голове у мистера Вилсона, как в кипе хлопка, царила уютная, пушистая мягкость и полная путаница». (Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»)
Бичер-Стоу выступала за гражданские права женщин, но сторонилась радикальных суфражисток: некоторые их идеи, в частности, «свобода любви», казались ей более чем сомнительными.
— Они предлагают распущенность вместо свободы и хотят не равных прав, но равных пороков, — говорила Гарриет. — Право на свободную любовь отстаивают Сьюзен Энтони (американская суфражистка, предлагавшая отмену института брака — прим. ред.) и другие честнейшие старые девы, которые знают о силе зла не больше, чем какая-нибудь дряхлая лошадь какого-нибудь деревенского священника.
«Женскому вопросу» Гарриет посвятила несколько книг, в которых старалась создать объективную картину социальной жизни: в «Моя жена и я» Бичер-Стоу критиковала свободную любовь, в «Бело-розовой тирании» доказывала, что женщины тоже бывают теми еще штучками, похлеще некоторых мужей. Но в годы, когда полумеры уже многим начали казаться тупиком, эти романы пришлись не ко двору — суфражистки обвиняли писательницу в провинциальной чопорности и соглашательстве, а их враги — в подрыве устоев нации.
«Половина несчастий на свете происходит от недостатка мужества, позволяющего говорить и выслушивать правду спокойно и в духе любви». (Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»)
Тем не менее «маленькая леди» тихо продолжала свою борьбу, полагая, что даже небольшие дела значат больше громких слов. Она открыла в Коннектикуте школу для девочек, которая позже стала частью Хартфордского института, одного из лучших вузов Америки. Около года Гарриет выпускала женский журнал и вместе со своей сестрой Катариной написала книгу по домоводству, рассчитанную на домохозяек новой эры — эры, когда на кухне и в комнате прислуги уже не было рабов, и хозяйке не приходилось полагаться на бесплатную рабочую силу.
В книге содержались не только советы по кулинарии и стирке, но и рекомендации по ведению бухгалтерии, домашнему менеджменту и рациональному обустройству рабочих помещений: Катарина и Гарриет вывели основы эргономики, которыми дизайнеры интерьеров пользуются до сих пор.
Калвин Стоу, муж и соратник Гарриет, умер в 1886 году, и писательница едва пережила эту трагедию. Ее рассудок пошатнулся. 75-летняя Гарриет в одиночестве бродила по дому, снова и снова записывая на клочках бумаги отрывки из «Хижины дяди Тома» — она не помнила, что происходило с ней вчера, но воспроизводила по памяти пассажи из своей главной книги, не упуская ни слова.
— Ее сознание рассыпалось на части, она превратилась в жалкую фигуру, — писал о престарелой Гарриет ее сосед Марк Твен. — Миссис Стоу целыми днями кружила по улице в сопровождении крепкой сиделки-ирландки. В нашей округе стояла приятная погода, и люди держали двери открытыми. Иногда миссис Стоу проскальзывала в чужие дома. Порой мы слышали нежную музыку и находили ее в комнате для рисования — она сидела за пианино и играла старинные грустные песни. Это было бесконечно грустно и трогательно.
Окружающие думали, что Гарриет обезумела от горя, однако современные врачи считают, что ее настигла болезнь Альцгеймера. Гарриет блуждала по лабиринту своей памяти еще десять лет. Она умерла в 1896 году, через две недели после своего 85-летия — и за 24 года до того, как американки наконец-то получили право голоса.
