Харпер, коренная южанка, родившаяся в Алабаме, писала о том, что было ей близко и известно — о детстве и жизни в южных штатах Америки, о предрассудках и наследии Конфедерации. До нее дорогу в этом жанре, известном как южная готика, проложили Уильям Фолкнер и Фланнери О’Коннор, а затем в новом литературном направлении двигалось целое поколение писателей американского Юга. Сегодня, в день рождения мисс Ли, рассказываем, что из себя представляет южная готика.
Современное представление о южной готике в Pinterest складывается из фотографий заброшенных усадеб, луизианских болот и церквей, затерянных в полях. В музыке отголоски жанра слышатся в песнях Those Poor Bastards — они звучат так, будто в богом забытый городок Джорджии приехали одновременно безумный проповедник, фрик-шоу и ярмарка со злобными клоунами. На телевидении звание «самый южно-готический сериал» получил первый сезон «Настоящего детектива», где все на тех же болотах Луизианы совершаются ритуальные убийства и плодятся секты, религиозные фанатики и метамфетаминовые лаборатории.
Жанр южной готики появился в американской литературе 20 века на базе так называемого южного ренессанса. До этого литература Диксиленда скорбела о самой большой потере Юга — проигранной Гражданской войне и, как следствие, утрате Конфедерации. Белые джентльмены, сидя в полуразрушенных колониальных поместьях и глядя на опустевшие хлопковые поля, оплакивали старый добрый Юг — отца последних аристократов и благородных мятежников. Эти великие люди ввязались в войну с янки не из-за рабства, что бы вы там ни думали, а для защиты своего образа жизни от влияния северян. Да и рабство они пытались изобразить менее жестоким, чем было на самом деле. Потомственный южанин и писатель Эдвард Поллард писал, что оно было мягким и очень заботливым, и вообще — защищало чернокожих, а не лишало их прав. А все, что говорят бывшие рабы и тем более янки, — это все большая пропаганда Севера, чтобы очернить Юг.
Традицию скорби о великом южном деле продолжила Маргарет Митчелл в романе «Унесенные ветром». Это, возможно, самый яркий в популярной культуре пример романтизации старого Юга. Для многих героев книги истинная причина войны действительно кроется в возвышенных целях, в защите своей чести и традиций от посягательств янки. Они верят в это, как и в то, что рабы и плантаторы были практически семьей, трудящейся на славу красной земли Джорджии. Ведь, как говорил Джеральд О’Хара: «Земля — единственное на свете, что имеет ценность». Ради нее стоит жить, бороться и умирать.
Для критиков такая ностальгирующая южная литература казалась единым криком отчаяния побежденных людей. Певцы старого Юго населяли мир своих романов персонажами-символами: южными красавицами под кружевными зонтиками, плантаторами-джентльменами с рыцарскими замашками, мудрыми ветеранами Конфедерации в серых мундирах, добрыми дядюшками Римусами и Мамушками. Им хорошо жилось в условиях созданного мифа, который нес утешение и веру в очаровательный, но потерянный старый Юг. Созданная легенда давала надежду, что привычный порядок вещей еще будет восстановлен.
Южный ренессанс, несмотря на название, не встал под знамя возрождения Диксиленда. Новое поколение писателей не застало Гражданской войны — им остались только руины былого величия, наполненные призраками прошлого. Они творили для переосмысления собственного наследия, которое беспощадно критиковали северные писатели. Так, в 1917 году известный критик и журналист Генри Луис Менкен писал, что бывший Диксиленд — самый провинциальный и интеллектуально бесплодный регион Америки, где ничего действительно стоящего в плане культуры не происходило со времен Гражданской войны.
В ответ на это писатели южного ренессанса рассуждали об историческом бремени, которое все еще тащили их соотечественники. Их волновали темы сохранения идентичности в консервативном обществе, где сам человек и его внутренний мир — ничто, по сравнению с мнением семьи, церкви и вездесущих соседей. В конце концов, южный ренессанс обращался к теме рабства — его представители видели лишь последствия рабовладельческого мироустройства, но уже смогли внести в эту тему гораздо больше объективности, чем их предшественники.
Именно попытки осознания собственной истории привели литературу Юга к новому жанру — южной готике. Она прописалась в Джорджии и Алабаме и при этом впитала в себя европейскую готическую традицию: средневековые замки заменили поместья бывших плантаторов, а бестелесных призраков — вполне живые люди. Южная готика пыталась вытащить на свет все то, что было вычеркнуто из официальной литературы старого Юга. Ее тень, нависшая над родным регионом, никак не давала писателям покоя.
Современный писатель М. О. Уолш в своей статье «Почему южная готика правит миром» сравнивает ее с велосипедом, каждая деталь которого олицетворяет отдельный признак жанра.
Во-первых, это руль, которым управляют южные писатели во главе с Уильямом Фолкнером. Фолкнер, потомок солдата Конфедерации, когда-то пробовал сочинять стихи, но в итоге переключился на прозу и начал писать о том, что знал лучшего всего, — об американском Юге. Всю историю своей родины Фолкнер поведал с помощью вымышленного округа Йокнапатофа — этот клочок земли размером с почтовую марку позволил ему обнажить и заново переосмыслить хронику жизни южных штатов.
Беглое знакомство с главными авторами южной готики дает понять, что все они — уроженцы Алабамы, Джорджии, Луизианы — стремились следовать заветам Уильяма Фолкнера и писали лишь о том, что им было хорошо известно. Даже если эти знания были сосредоточены на жизни маленьких городов. В одном из своих немногих интервью Харпер Ли говорила, что сам по себе американский Юг и есть тысяча этих маленьких городков. Он состоит из них.
«Этим городам присущ очень четкий общественный уклад, который меня потрясает. Я думаю, этот уклад крайне ценен. Мне бы хотелось записать все, что я о нем знаю, потому что в этом маленьком мире есть что-то, что касается всех. Короче говоря, я хочу стать Джейн Остин южной Алабамы».
В корзине южно-готического велосипеда сидят персонажи. Жанр тяготеет к исследованию детской невинности, поэтому дети часто становятся главными героями романов. Самый яркий пример — Глазастик из романа «Убить пересмешника». Для читателя она является проводником в жаркий город Мейкомб 30-х годов прошлого века. Благодаря ей мы видим, что на Юге все еще царят патриархальные традиции и процветает расизм, а настоящее зло в действительности кроется не за заколоченными окнами страшного соседского дома. Оно рядом, и питают его не мистические силы или родовые проклятья, а обыкновенная человеческая злость.
Главный герой-ребенок также появляется в романе «Царство Небесное силою берется» Фланнери О’Коннор — это история юноши, которого сумасшедший дед воспитывал как будущего пророка. Навязанная вера настолько глубоко пустила корни в сознании Фрэнсиса, что в итоге это привело лишь к череде трагических событий. Он, еще будучи ребенком, знал, что слеплен из того же теста, что и все фанатики.
К слову, О’Коннор — мама южного гротеска: она создавала самых ярких персонажей в своем жанре. Например, нерелигиозного мальчика, который погибает, пытаясь отыскать Бога в реке, или намеренно ослепившего себя пророка «Церкви без Христа». Преступника, которому ничего не стоит застрелить старушку, хотя она уверена, что перед ней хороший человек. Афериста, готового жениться на умственно отсталой девушке, чтобы просто украсть машину из гаража ее матери.
Переднее колесо южно-готического велосипеда — это пейзаж. Вся драма жанра может жить только в условиях Юга, среди хлопковых полей и разрушенных усадеб, на верандах которых сидят потомки аристократов с запотевшими бокалами холодного чая в руках. Вокруг них — пыльные дороги, сверху — беспощадное солнце. На Юге настолько жарко, что дети, как пишет Харпер Ли, не представляют, как выглядит снег.
Заднее колесо, которое, по мнению Уолша, приводит велосипед в движение, олицетворяет насилие. Все те ужасы, которые происходят на улицах маленьких городов, за дверью каждой лачуги и особняка. Эти истории действительно держат на себе весь жанр, что до сих пор прослеживается в книгах современных писателей. В романе «Маленький друг» Донны Тартт город помнит убийство маленького Роберта Клива-Дюфрена, найденного повешенным на заднем дворе родительского дома. Убийцу, конечно же, не нашли, и спустя несколько лет сестра Роберта Гарриет, бескомпромиссный и упрямый подросток, решает докопаться до правды и узнать, кто убил брата. По мере продвижения ее расследования и развития сюжета проявляется целостная картина жизни семьи Кливов-Дюфренов. Они отличный пример южных аристократов, которые сначала переживали крах Конфедерации (и это в 70-х годах 20 века!), а затем личную трагедию — смерть Роберта. Ненависть к современному миру и Северу, постоянная ностальгия по прошлому передалась членам семейства от их предков на генетическом уровне. Им вполне удобно живется в собственном законсервированном мире, ведь вокруг сплошное насилие, вырождение Юга и нарколаборатории в трейлерах. Но все они — и потомственные аристократы, и нынешняя «белая рвань» — потомки южан.
«Дэнни, оглядывая окрестности, холодно скользнул по ней взглядом, и в глазах у него заиграли те самые странные, мутноватые бельма-блики, какие Гарриет видела на старых снимках солдат-конфедератов: загорелые дочерна мальчики с точечками света вместо глаз смотрят пристально в самое сердце великой пустоты».
А рама и цепи, соединяющие все детали и приводящие в движение велосипед южной готики, — это история американского Юга. Историческое наследие — от утраченного богатства до рабства — никак не отпускает южан. Потомки плантаторов и рабов, бывшие южные красавицы и рыцари уже не уповают на легенды о прекрасном Юге, не кричат, что он воспрянет снова. Они — свидетели его деградации, которые наблюдают, как спустя десятки лет отголоски ушедшей эпохи все еще очень сильно влияют на их жизни.
