О деньгах и творчестве
«Деньги и творчество сложно сопоставить. Многого не хватает, когда развиваешься, когда начинаешь сталкиваться с достижениями цивилизации напрямую — то начинаешь приобретать что-то, то теряешь, конечно, дух какой-то… Я скажу, как я выхожу из этого положения: я равнодушен в принципе к богатству. Хотя очень хочу большой красивый дом, в котором будет все, вся моя жизнь. Где-то на берегу, бесспорно. Но ведь я хочу иметь дом, а не деньги, которых этот дом стоит».
(«Час пик», ОРТ, 1996)
О том, как появился «Босоногий мальчик»
«У меня была девушка в институте — скрипачка Света, замечательный совершенно человек, очень умная и талантливая. Она мне говорила: „Ты когда на сцену выходишь, у тебя такой вид, как будто студент физтеха собрался петь поп-музыку“. А у меня после армии была такая короткая стрижечка. […] Так вот Света говорит: „Тебе нужно что-то с собой сделать — отрастить волосы, придумать какой-то хаер. Ты поешь и играешь на пианино, это как-то не сценично, лучше возьми в руки гитару“, — и так далее.
Волосы, зараза, долго росли, это был адский период. Сначала я был похож на Бонифация, потом стали немножко свисать букли. Я стал изображать какого-то мафиози, гелем зализывал волосы назад, много экспериментировал, пока не нашел стиль вот этого хиппи. И тогда все сошлось. Музыка, стихия, внешний вид.
По внутреннему состоянию мне совершенно понятна эта джазовая свобода — такое интеллигентское раздолбайство, когда ты прочитал целый шкаф книг, но при этом не гнушаешься из пластикового стаканчика портвейшку с нормальными людьми где-то вмазать
Еще я помню, мне один парень — танцор из какого-то коллектива — поставил Джереми Джексона: «Вот видишь, какую электронную музыку он делает. Он играет на гитаре, и как будто в комнате подуло настоящим ветром, это не пластмассовая музыка, а с каким-то объемом». Меня это прямо поразило. А я слушал своего любимого Эл Джерро и думал: «Вот бы соединить понятную людям движуху, интересные живые инструменты, а чтобы внутри был культурный пласт, и сразу бы появилась атмосфера — как будто на площади сидят уличные музыканты и классно играют. Это то самое настроение». Так постепенно я нащупал свой стиль: записал «Босоногого мальчика» и просто обалдел, насколько все сошлось воедино».
(«ОК!», 2018)
О шоу «Голос»
«Это отдельный мир. Как армия. Казарма — это как макет социума. Там есть слабые, умные, глупые, благородные и трусливые. Все живут в одном помещении по одинаковым законам. Люди, прошедшие армию, уже прожили маленькую жизнь. А „Голос“ — это макет эстрадного мира.
Здесь многие хорошо поют, но кто-то становится звездой, а кто-то нет. Потому что у кого-то получилось быть харизматичнее, интереснее, профессиональнее или, наоборот, доступнее. А может, просто время его не пришло. В жизни так же: соискателей популярности много, но получается у очень маленького количества людей».
(«Glamour», 2017)
О поиске музыкального стиля
«Кажется, почему бы не петь простые, незамысловатые песенки? Так же проще заработать, да и больше получится. Но для такой дороги есть свои счастливчики. Вот есть перед человеком много дверей. Все они железные, а одна из них — нарисованная и на самом деле бумажная. Чтобы пройти свой путь, надо отгадать, какая из дверей бумажная. Для Юрия Шатунова, например, эта дверь была в песне „Белые розы“, потому что это его музыка. Бывает, что над дверью написано „Атомная энергетика“, а ты петь хотел. Ну что поделать? Твоя дверь здесь — петь будешь для себя в кабинете инженера-энергетика (улыбается)».
(«Телепрограмма», 2016)
О любви (в 25 лет)
«Я нормальный бабник, как все мужчины, у которых что-то получается, но победителем никогда не был. Мне интересен процесс познания человека. Никогда не использовал женщину, нет успев понять что-то в психологической ситуации, всегда было какое-то развитие отношений. Ведь в чистом сексе наступает момент, когда все уже было. Интересны люди».
(«Московская правда», февраль 1996)
О любви (в 45 лет)
«Бывает так, что мужчина влюбляется в женщину, ему нравится в ней все: фигура, волосы, глаза, манера разговаривать, запах. Но когда страсть заканчивается, ему уже чего-то не хватает, не хочется идти домой, жить с этой женщиной. И он понимает, что надо было не вить с ней гнездо, а просто встречаться в гостинице. Мне лично в нашем с Маней доме очень уютно. Я ощущаю себя, как младенец в теплой воде. Мы давно уже как брат с сестрой, родные и близкие люди, единый организм. Но при этом мы еще и любовники. Так хорошо лечь вечером на диван, сплестись хвостами, посмотреть кино…»
(«Теленеделя», декабрь 2013)
О дочерях
«Лиза непростая. Она богемно-творческого склада. Фотографирует, снимает мини-фильмы, рисует. У нее особенное видение, гуманитарный ум. Все должно быть талантливо и непопсово. А Поля в этом смысле проще — без творческих закидонов. Играет на гитаре, но без претензий. Основной ее талант — интеллект. Весь ум идет в науку и учебу. Свободно говорит на пяти языках. Переключается за минуту. Сейчас учит японский. Думаю, добьется своего.
Она учится на юридическом факультете в Сорбонне. Поступала на филологический, но там ей показалось слишком просто. Перепрофилировалась, причем так, что из их потока отобрали только четверых, включая Полю. В общем, она у нас — Софья Ковалевская. Смотрю на обеих и не понимаю: откуда таланты? Почему умные, добрые — ясно. Но почему настолько? От кого это перешло? Загадка…»
(«Star Hit», 2017)
О пьянстве
«У меня почти агорафобия — я не люблю, когда собирается очень много людей в одном месте. Это не очень полезное качество для моей профессии. Большая тусовка, съемка, вообще сам шоу-бизнес — для меня это всегда было самым тяжелым, я этого очень боялся, стеснялся и не любил. Алкоголь мне очень помогал туда попасть, найти энергию заблуждения — что я клевый, у меня все получается. Представить себе такой разговор без алкоголя тогда я просто не мог, я начал бы к нему с утра готовиться. [Я любил] коньячок. Я коньячный был. Сколько этого коньяка выпито было — страшное дело…
Все понимали: „Ну, Агутин — тот бухает“. Но никто не был обижен, я никого не подвел ни разу, не отменил ни одного концерта, не валялся где-то там. Просто был такой образ жизни, какая-то такая… секта алкашей
Я был уверен, что мне это помогает, был культ этого состояния. Я говорил на полном серьезе: „Я же не могу — я сердце свое отдаю! Я душу рву. Я не могу, как Димка Маликов, прийти после концерта, газетку почитать и заснуть. Когда я так сделаю — я уйду из артистов, потому что это все нечестно“, — кричал я.
Но лет в 35 я понял, что либо умру, если буду продолжать так жить, либо мне придется сделать выбор. Я понял, что мне надо начинать учиться жить заново: работать трезвым человеком — с той же энергией и отдачей, получать удовольствие просто от музона — не так, что сначала ты бухнул, а потом тебе захотелось петь, и ты поешь — нет. Петь просто потому, что тебе хочется петь. Получать удовольствие от аудитории, любить ее, несмотря на то, что трезвый. Ходить на съемки, видеть всех этих людей, весь шоу-бизнес — трезвым. Играть на биллиарде — трезвым. Ты будешь смеяться — это очень сложно, но научиться пришлось. Пришлось научиться все делать вообще — и выпивать, как нормальный человек — иногда».
(«вДудь», 2019)
Об отце
«Папа, тебе ведь нисколько не лет!
Их подсчитать так легко, но незачем.
Может слегка приоткроешь секрет
Нам — самоуверенным неучам?
Впрочем, стремление обьяснить
Необъяснимое, путь к незнанию.
Знаешь, ты просто обязан жить,
В самом простом этих слов понимании.
Видимо, детство военных лет,
Молодость послевоенного цвета,
Создали и сохранили свет
В сердце романтика и поэта»
(Instagram, 2019)
Об идеальных днях
«С одной стороны, идеальный день можно провести в Майами: просто пойти с утра на море, потом на теннис, потом в итальянский ресторан с женой. Это будет отличный, великолепный день, когда на душе спокойно и приятно. Но если таких дней будет много подряд, то станет тревожно, потому что я почувствую, что чего-то не сделал, что-то упускаю.
С другой стороны, идеальный день — это когда я сделал кучу дел, и все они удались. Безумно уставший пришел домой, а там — прекрасный ужин, ровно то, что я хотел съесть. И это тоже великолепно. Поэтому главное — чтобы все идеальные дни были разными. В этом кайф жизни».
(«Time to eat, 2018»)
