А что мы знаем о том, как принимаются решения в Кремле? Кто придумал поправки в Конституцию и как шла работа над их текстом? За что внезапно попал в немилость хабаровский губернатор Сергей Фургал? Как строятся отношения замглавы администрации президента Сергея Кириенко с российскими губернаторами? Какой регион больше всего пострадал от коронавируса? Ответы на эти и другие вопросы приходится искать в туманных формулировках из заявлений чиновников, в анонимных репликах источников СМИ во власти и в видеоблогах известных оппозиционеров.
К счастью, есть журналисты, которые взяли на себя смелость собрать монологи свидетелей событий последнего двадцатилетия, проанализировали поведение ключевых российских политиков и попытались собрать непротиворечивую картину политических реалий. Журналист и писатель, автор Telegram-блога «Книги жарь» Сергей Лебеденко рассказывает о пяти самых заметных представителях жанра «политический нон-фикшн о России».
Михаил Зыгарь, «Вся кремлевская рать»
Зыгарь — один из самых известных российских журналистов, сооснователь независимого телеканала «Дождь» и автор таких проектов, как «Проект 1917» и «Мобильный художественный театр». Его книга о кремлевской политике — результат многочисленных интервью с высокопоставленными чиновниками и силовиками — вышла чуть менее пяти лет назад, но остается одной из ключевых для понимания политических процессов при путинизме. Во многом этому способствовал сам подход Зыгаря: как он объяснял на презентациях книги, в современной журналистике плохо то, что новости устаревают уже через несколько часов, даже не дней, и по-настоящему важные события могут пройти незамеченными. Собрать разные картины эпохи, рассказанные несколькими десятками респондентов, и попробовать сплести из них единую хронологию — трудная задача, но Зыгарю она, в общем и целом, удалась.
«Вся кремлевская рать» рисует картину путинского президентства как цепочку заранее не просчитанных тактических решений, которые вместе складывались в те самые «звенья гребаной цепи», которые со стороны напоминают скорее сюжет древнегреческой трагедии: молодой перспективный лидер, уязвленный невниманием и пренебрежением со стороны старшего партнера, создает изолированный режим, построенный на жестких вертикальных структурах власти, чем сам загоняет себя в капкан неприятия со стороны внешних партнеров и страха изнутри системы.
В результате тактические решения оказываются той точкой опоры, оттолкнувшись от которой можно перевернуть всю систему с ног наголову. Этот нарратив поддерживают вроде бы незначительные, но о многом говорящие истории: например, как Путин несколько часов кряду заставил ждать приехавшую в Москву с визитом госсекретаря США Кондолизу Райс, когда президент с товарищами наконец-то закончат пить в баре. Или как той же Райс и канцлеру ФРГ Ангеле Меркель пришлось перейти на знакомый обеим русский язык, чтобы разрешить возникший спор по грузинскому вопросу.
Единственный минус книги: анонимность многих участников интервью, из-за которой довольно часто Зыгарю приходится верить на слово. Но судя по тому, что официальных и неофициальных опровержений версии событий, изложенной в книге, за пять лет так и не поступало, нарратив Зыгаря как минимум имеет право на существование.
«Принято считать, что все решения в России принимает только один человек — Владимир Путин. Это правдиво лишь отчасти. Все решения действительно принимает Путин, но Путин — не один человек. Это огромный коллективный разум. Десятки, даже сотни людей ежедневно угадывают, какие решения должен принять Владимир Путин. Сам Владимир Путин все время угадывает, какие решения он должен принять, чтобы быть популярным, чтобы быть понятым и одобренным огромным коллективным Владимиром Путиным».
Даниил Туровский, «Вторжение. Краткая история русских хакеров»
За последние несколько лет истории о русских хакерах и «троллях из Ольгино» давно вышли за пределы зарубежной прессы и конспирологических форумов и пристально изучаются и российскими журналистами и аналитиками. И самое интригующее в этих историях то, что они главным образом правдивы. Каждый день реальные люди работают над тем, чтобы продвигать интересы нынешнего политического руководства за рубежом. Вот и британское правительство опубликовало на днях очередной тревожный доклад на тему «русской угрозы».
Туровский — корреспондент «Медузы» и обладатель премии GQ в номинации «Журналист года». На протяжении нескольких лет он писал статьи о том, насколько можно верить истерии по поводу русских хакеров, откуда они взялись и какие ключевые хакерские группировки существуют и кто может стоять за их деятельностью. В сущности, вся книга — сборник статей Туровского на тему хакеров, опубликованных в разные годы на «Медузе». Это и плюс, и минус книги. Плюс в том, что, несмотря на провалившуюся попытку выстроить из этих статей единый сюжет, читатель изучает разные стороны явления без необходимости соотносить аналитику разных лет: так сказать, вся актуальная информация «под ключ», под одной обложкой. Но минус такого подхода очевиден: подводки к статьям на самих статьях и замыкаются, и книге явно не хватает внутренней связи, чтобы из просто сборника статей превратиться в полноценный научпоп.
И все же «Вторжение» — пока что наиболее фундированный, помимо «Битвы за рунет» Андрея Солдатова и Ирины Борогановой, компендиум информации о русских хакерских группировках. Получилась история о людях, которые встроились во властную структуру, хотя изначально просто воспроизводили модели поведения из любимых фильмов. Группа школьников, вдохновившись фильмом «Хакеры», прямиком из компьютерного клуба взламывала сайт NASA и еще двадцати американских организаций; основателя кардерской группировки берут с поличным — с куском сала и томиком Кортасара; спецслужбы требуют от хакеров создать «кнопку», которая отключит все инфрастуктуры на территории другой страны. Мозаика историй, которая как минимум показывает, насколько усложнилась реальность вокруг.
«Писали и «секретные инструкции для хакеров» о том, как выглядеть классно, если тебя снимают журналисты. Одна из них выглядела так:
1) Сесть за любое устройство, имеющее экран и клавиатуру
2) Надеть очки
3) Попросить взглядом оператора повернуть камеру, чтобы экран отражался в очках
4) Тыкнуть любую кнопку, чтобы появилась полноэкранная программа взлома Пентагона со специальными индикаторами уровня и прогресса взлома.
5) За******* лук самого ниипического IT-GOD-а
6) Перемять или хрустнуть пальцами
7) Начать клацать всеми 10 пальцами со скоростью света по клавиатуре без ентера и пробела в течение 10 сек.
8) Приостановиться на пару сек и сказать «нас засекли»
9) Заклацать опять по клаве со скоростью света Х2, чтобы опередить тот брандмауер [***], который засек.
10) Откинуться назад и сказать: вот так вот ****, ай Эм Год
11) Перевести себе 9999999999999999999999999999 $$$
12) сказать «5 лет учебы на ИТ-шника оправдали себя»
Питер Померанцев, «Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью»
В отличие от «Вторжения», похожего больше на записки любопытного путешественника, «Это не пропаганда» — очерк об эволюции пропаганды со времен распада СССР и до настоящего времени. И что особенно ценно, в прицел Померанцева — можно сказать, потомственного британского журналиста — попадают не только пресловутые боты из Ольгино, но и пропагандистские практики других стран — Филиппин, США, Мексики.
Ключевой тезис Померанцева: запрос на свободу слова и самовыражения, который стал одним из драйверов перемен в Восточной Европе в конце восьмидесятых и который активно поддерживала интеллигенция, в итоге сыграл с ней же злую шутку. Ведь у любого явления есть крайность, и индивидуализм быстро обрел свои крайние формы. «В эпоху войны в Заливе советская интеллигенция, взращенная Твардовским, ничего не могла предложить», — пишет Померанцев, а стремление принадлежать к некоей идентичности никогда не равнялось любви к фактам. Этим с готовностью воспользовались новые диктатуры: скрещивая принципиально противоположные друг другу ценности (свободу рынка с политическим авторитаризмом, традиционализм с капитализмом), власть конструирует прокси-категорию «народа», который она защищает и отстаивает — по крайней мере, на словах.
И случилось это не только в России. Похожая история произошла в Штатах, в Британии во время «Брекзита», в ИГИЛ (чувствующим себя неуютно в Европе мусульманам говорили, что только возвращение халифата поможет им отстоять их истинную идентичность), в Мексике, на Филиппинах, где Родриго Дутерте обосновывал убийство десятков тысяч людей на улицах войной с наркотиками и «вставанием с колен». Иронично, что главными оппонентами Дутерте стали медиа, которые благодаря демократическому пафосу на волне популярности борьбы с преступностью помогли ему прийти к власти.
Вооруженные хакерскими технологиями, власти стали не просто использовать «умную» пропаганду в социальных сетях (структура которых идеально подходит для генерирования срачей и полярных мнений, которыми удобно управлять), но и копировать методику мирных протестов. Появление ДНР и ЛНР — уродливая копия бескровных революций нулевых и такой же плод политики эмоциональных идентичностей: ведь если объективной реальности не существует, то почему вы отрицаете наше право говорить, что случилась «русская весна», а оружие повстанцы купили себе в военторге? Да и какое значение имеют военные конфликты и политические дрязги, если они соседствуют с видео о котиках? Прошлое и настоящее потеряли внутреннюю связь, теперь все одинаково — продукт и инкубатор хайпа.
«Все это [придуманное пропагандой] нагромождение заговоров должно заставить вас поверить, что вы, маленький человек, не в силах ничего изменить. Ведь если вы живете в мире, где все контролируется какими-то темными силами, каковы ваши шансы что-то исправить? Лучшее, что вы можете сделать в этом мраке, — положиться на «сильную руку», способную вас из него вывести».
Илья Яблоков, «Русская культура заговора: конспирологические теории на постсоветском пространстве»
На английском книжка называется Fortress Russia, и это название ей куда больше подходит: Яблоков интересуется больше не культурой заговоров как таковой, а культурой заговора: теми интеллектуалами и маргинальными художниками, которые в какой-то момент в силу политической конъюнктуры стали мейнстримом.
То есть книга удачно описывает, откуда взялись самые распространенные теории заговоров, инструментализированные властью (от «суверенной демократии» до «печенек Госдепа»), и остается удивляться только, насколько недавно многие из этих концептов были изобретены.
Почти у каждой конспирологической теории, которую вы слышите каждый день, есть конкретный автор. Нехитрый вывод, но отрезвляющий. А кроме того, Яблоков опирается на обширный список теоретической литературы, и некоторые из актуальных конспирологических концептов объясняет с помощью работающих теоретических подходов.
Проблема, однако, в том, что книга изначально ориентировалась на западную аудиторию, которая не была свидетелем многих политических процессов, происходящих в России. Поэтому некоторые выводы Яблокова могут показаться «капитанством». И все же разобрать механизм властной конспирологии, проследить источник идеологических мифов и указать, как эти мифы связаны с травмами XX века, Яблокову удалось. И это компенсирует недостачу аналитики.
«Конструирование Сурковым новой национальной идентичности «суверенных россиян» исходило из предпосылки, что Запад есть воплощение глобального центра власти, в то время как Россия — это аутсайдер с европейской культурой в качестве основы его идентичности, стремящийся вернуть себе место в глобальной лиге великих держав и все время сталкивающийся с проявлениями русофобии».
Joshua Yaffa. Between Two Fires: Truth, Ambition, and Compromise in Putin’s Russia
[Джошуа Яффа, «Меж двух огней: правда, амбиции и компромиссы в путинской России»]
Автор работает корреспондентом «Нью-Йоркера» в Москве и за десять лет успел пообщаться с большим количеством людей, приближенных к власти и не очень. Несколько таких персонажей становятся героями книги.
Константин Эрнст — талантливый режиссер и медиапродюсер, который получает должность придворного антрепренера и оправдывает свою роль необходимостью соблюдать «двойные сплошные».
Кирилл Серебренников — любимец главного по московской культуре Сергея Капкова, модный как среди бомонда, так и среди широкой публики режиссер, который умудрялся говорить откровенно на политические темы и при этом держать государственное учреждение — за что и попал под каток, как только власти перестали либеральничать.
Лиза Глинка — бесстрашная врач, готовая помогать последнему нуждающемуся, но вынужденная помогать власти мобилизовать население на поддержку войны на Донбассе в обмен на возможность вывозить оттуда раненых детей («Даже если Володин и другие власть предержащие совершали чудовищные поступки в своей жизни, они искупили свою вину тем, что спасли детей, которые бы погибли под бомбами»).
Хеда Саратова, чеченская правозащитница, внезапно обнаружившая себя в роли «решалы» конфликтных ситуаций между местными оппозиционерами и Кадыровым, — то есть в роли еще одного «солдата Путина», которого она ненавидит за разрушение Грозного.
Олег Зубков, владелец частного зоопарка под Ялтой. Сначала он поддержал присоединение Крыма к России, а затем столкнулся с рэкетом со стороны новой власти.
Ключевой особенностью взаимодействия этих и других героев с властной элитой Яффа видит подвижную границу между компромиссными решениями и откровенной поддержкой. Причем границу эту двигают обе стороны. То есть те «сплошные», которые мы привыкли видеть незыблемыми, на самом деле каждый день сдвигаются, константных ролей нет, и автоматически ставить бирку «этот за нас, а вот этот — нет» — значит пробуждать сидящего в каждом внутреннего Путина, который придерживается старых чекистских установок: «Кто платит, тот и заказывает музыку».
«After the crash of the Soviet system,” Levada wrote, «the person who rose to the surface was not a fabulously liberated hero, but someone inclined to adapt to what is required of him in order to survive. A person ready to declare allegiance to a democratic system out of disgust with the old system, not because of any deep or genuine belief in democratic values».
[«Левада писал: «После распада советской системы оказавшийся на гребне волны политических изменений человек был не легендарно освобожденным героем, но человеком, способным адаптироваться к меняющимся условиям, если будет нужно для выживания. Такой человек готов присягнуть демократической системе не из веры в демократические ценности, но из отвращения к рухнувшему порядку»].
На данный момент книга доступна только на английском языке.
Проблема книг о явлении — даже о менее комплексном, чем российская политика, — в том, что сколько бы книг ни было, все равно полностью описать предмет невозможно. Для этого не хватит и всего объема борхесовской вавилонской библиотеки. Но книги из нашей подборки дают хотя бы возможность заглянуть в замочную скважину и посмотреть, как российские политические механизмы работают на самом деле — и стоит поблагодарить авторов за смелость и честность.
Вот только хотелось бы все-таки узнавать о политических трендах не из колонок аналитиков и не из научпопа.