О первой роли
«Жили мы в квартире, которая принадлежала бабушке. В одной комнатке ютились бабушка, старшая мамина сестра и мой двоюродный брат. Во второй, в десять квадратных метров, — папа, мама и я. В комнатке стояли родительская кровать, моя кроватка, а когда через девять лет появилась сестричка, она заняла кроватку, а меня „выселили“ на раскладушку.
В нашем доме на лестнице был устроен детский „театр“. Были места для зрителей — родителей и соседей, между этажами площадка — сцена и балкон — закулисье. Особенно часто мы представляли что-нибудь из „Чапаева“. Чапаем был мой двоюродный брат, я, естественно, — Петькой. Выходила и важно командовала: „Тихо! Чапай думать будет!“ Мне казалось, что я говорила это строго, и не понимала, почему взрослые весело смеются».
(Из книги Элины Быстрицкой «Встреча под звездой надежды»)
О своей внешности
«Помню, что впервые слова „какая хорошенькая девочка“ услышала от раненого солдата фронтового госпиталя, где я, тринадцатилетняя девчонка, работала санитаркой. Я оглянулась: о ком это он? Оказалось — обо мне.
Девочка давно стала взрослой, актрисой кино и театра. На ее долю выпало узнать многое: и творческие муки, и всенародное признание, и подозрительность сильных мира сего».
(Из книги «Встреча под звездой надежды»)
О войне
«Меня порою спрашивают: что самое страшное было в войну? Я могла бы сказать многое: смерть людей на моих глазах, запах крови, который меня потом долго преследовал, горящие дома, станции и города, голод и холод.
А еще я вспоминаю железнодорожную станцию, на которой остановился наш эшелон. Рядом стоял развороченный бомбой или снарядом большой пульмановский вагон. Ветер выносил из него в черную обугленную степь белые треугольники — письма с фронта и на фронт. Я печально смотрела на эту горестную метель: сколько же людей не дождутся весточки от своих родных, будут думать, что они погибли, сгинули, пропали бесследно в урагане войны!
Может быть, каждый из них думал, что в неизвестность улетал и его треугольник. Я бросалась делать успокоительные уколы, что-то лепетала о том, что письма соберут и отправят по назначению.
— Хороший ты человек, дочка, — хмуро сказал один из раненых».
(Из книги «Встреча под звездой надежды»)
Это видение преследовало меня многие годы и после войны. Я иногда видела, что и раненые бойцы смотрят со страшной тоской в глазах на метель из писем.
О характере
«В нашей семье последнее слово принадлежало папе, и я отважилась на серьезный разговор с ним. Он приехал к нам в отпуск, первый раз после войны, из Дрездена, где тогда служил. Я выбрала удобный момент, чтобы заявить:
— Буду готовиться к поступлению в театральный институт.
Наверное, что-то в моем тоне было такое, что отец понял: это серьезно. И он, казалось, сдался:
— Хорошо, я сам посмотрю, что это за институт такой.
Вошли… О директоре, Семене Михайловиче Ткаченко, среди абитуриентов и студентов ходили легенды — и грозный, и неприветливый. А тут из-за стола поднялся очень импозантный улыбающийся человек, скользнул взглядом по наградам отца, шаркнул ножкой и почтительно осведомился:
— Чем могу быть полезен?
Лишь много позже я поняла, что у такого института директор должен быть актером — он умел держаться по-разному.
— Объясните, пожалуйста, моей глупой дочери, что ей не следует поступать в ваш институт, — произнес отец.
Вечером я объявила отцу, что вообще нигде учиться не буду. Внешне спокойный, он ответил:
— Как хочешь. Мы поедем в Дрезден.
Отец умел быть непреклонным.
Ничего хорошего в моем упрямстве не было, это я поняла позже».
(Из книги «Встреча под звездой надежды»)
О смелости
«Огромное, странное пространство пролегало между мною, студенткой, и «сестричкой» из фронтовых госпиталей. Но я никому не завидовала — просто стремилась наверстать то, что было упущено не по моей вине. Помню слова из популярной в те годы песни: «Ах, война, война, война, что же ты наделала…» Война оставила в живых отца, маму, меня, сестренку, и уже за это я была благодарна судьбе.
(Из книги «Встреча под звездой надежды»)
А остальное, считала, я нагоню и свои шансы не упущу — такая верящая в себя и одновременно сомневающаяся в себе девушка…
О расизме
«Это общеинститутское комсомольское собрание я забыть не могу. Уже и комсомола нет, а я все его помню. Мне инкриминировали странные вещи. Оказывается, на первом курсе я отказалась танцевать с Ваней Марушко, потому что от него «пахнет деревней». «Деревня пахнет хлебом, товарищи!» — восклицал один из ораторов. Не буду перечислять другие «обвинения» — противно.
Коллективно «гоняли ведьму», а роль ведьмы досталась мне. Аспирант, которого я до этого и не видела, призывал: «Мы должны быть бдительными, товарищи! Вот и в университете раскрыли сионистскую организацию!»
Назывались и другие вузы. Какое это отношение имело ко мне, я не представляла».
(Из книги «Встреча под звездой надежды»)
О «Тихом Доне»
«Шолохов меня и выбрал среди тридцати других претенденток на эту роль. Мне было приятно. Мы сняли первые две серии и пригласили Шолохова в Москву, на киностудию Горького. Он сидел в просмотровом зале. Молчал, ничего не говорил, курил. Пепельница стала, как ежик, полна торчащих окурков. Закончился просмотр. Шолохов молчит, и мы все молчим, ждем. Он откашлялся. Когда повернулся, было видно, что Михаил Александрович сильно плакал. Молча. И он сказал: „Ваш фильм идет в дышловой упряжке с моим романом“. Конечно, для всех нас это была высшая степень похвалы».
О конкуренции
«Я хорошо помню, как после первого общественного просмотра [фильма Сергея Герасимова «Тихий Дон”] она [Нонна Мордюкова, мечтавшая, чтобы роль Аксиньи досталась ей] подошла и сказала мне : «А ты всё-таки сыграла, проклятая!»»
О жизненных принципах
«Вопросы нравственности всегда стоят перед отдельными людьми, а не перед коллективом в целом. Я воспитана так, что не нарушаю своих принципов. Я просто живу по правилам, которые были у нас в семье. Стараюсь не мешать окружающим. Но не допускаю, чтобы и мне мешали. Ради того, чтобы соблюсти честь, могу отказаться и отказывалась от многого. Выше достоинства для меня привилегий нет. Ни деньги, ни благополучие меня не остановят, если я считаю, что задет вопрос чести».
О любви и потерях
«С будущим мужем, Николаем Ивановичем, меня познакомил его друг, работающий в ту пору в журнале «Советский экран». Влюбилась я тогда со всей пылкостью своей натуры. Любовь буквально обрушилась на меня… Обыватели и закоренелые сплетники утверждали, что он был генералом, чуть ли не родственником Н. С. Хрущева. А Николай Иванович работал в отделе переводов Министерства внешней торговли… Через четыре дня после знакомства он сделал мне предложение, и я без колебаний его приняла. Я была свободна, он к этому времени разведен, так что помех для брака не имелось. Пышного многолюдного свадебного веселья не устраивали. Но праздником для меня стала наша совместная жизнь. Я была счастлива. Может, именно в эти годы я осознала, как много значит для актрисы личная жизнь. В душе я надеялась на чудо: вдруг, вопреки всем медицинским прогнозам, у меня появится ребенок… Но если чудеса случаются, то только не со мной.
Мы прожили вместе 27 лет. Все шло хорошо, пока не узнала, что я у него не одна. И все разрушилось… Прошло уже несколько лет после развода, а сердце у меня ныло…
Я никогда об этом не говорила в интервью и не писала в прессе, но я отдала мужу все, что у меня было.
Не потому, что мне это было не нужно, а потому, что не хотела, чтобы меня что-либо связывало с прошлым. А взамен я осталась свободной…»
(Из книги «Встреча под звездой надежды»)
О патриотизме
«Есть хорошая песня — „С чего начинается Родина“, там очень всё подробно сказано об этом чувстве. Дети видят, когда родители любят землю, на которой живут. В понятие „патриотизм“ заложено множество составляющих — это труд, чистота в доме, гости, которые приходят с хорошими словами, твои друзья-однолетки. У меня есть подруга, с которой мы всю жизнь вместе, наши мамы дружили и в роддоме вместе лежали. И мы до сих пор дружим, через всю жизнь прошли, через множество лет. Из всего этого и складывается любовь к Родине».
О востребованности
« Вы думаете, что если бы меня перестали приглашать , я бы ничего не делала? Я обязательно нашла бы для себя дело. Когда не играла в театре (а я 10 лет не играла в Малом театре), то занималась тем, что делала себе эстрадный репертуар. Читала стихи, выступала с музыкантами. Если я после 80-ти запела — это ведь о чем-то говорит? Правда, я всю жизнь пела, но никогда не выступала как певица. У меня камерный голос, но в этом обнаружилось так много интересного!»
Марлен Дитрих в 52 года открыла в себе новые творческие возможности, а я в 80
О кино 21 века
«Когда сегодняшние фильмы смотрю , думаю: боже, какое несчастье! Не умеют делать, а делают. Современные сериалы — это же ликбез для бандитов. Нам показывают, как можно совершить убийство. Причём с массой подробностей, как это делается. Кому это надо вообще?! Почему не думают о том, что это смотрят подростки, юные души, которые ещё многого не знают?!»
