Мы с Аней едем в машине и слушаем Маяковского:
«Этот
в грязь полез
и рад.
что грязна рубаха.
Про такого
говорят:
он плохой,
неряха».
— Выключи, — просит дочка, — зачем они так говорят? Это же неправильно! Жалко мальчика, да? Почему они так делают?
Я сижу за рулём, а она на заднем сидении, поэтому не могу её обнять, хотя очень хочется. Мальчик просто испачкался, никто не знает, с какой целью он полез в грязь — исследовательской или и вовсе благородной — но его уже называют плохим.
Ане пять с половиной лет, она не привыкла к ярлыкам и привыкла к личным границам. Она знает, что есть она как человек, и есть ее поступки. У поступков бывают какие-то последствия (хорошие или нет), некоторые из них можно исправить, некоторые нельзя. Но они не делают ее однозначно плохой или однозначно хорошей. Это опыт — его приходится проживать, переосмыслить, делать выводы и… жить дальше.
Но старые шаблоны очень живучи. Большинство из нас, а до этого наших родителей и родителей наших родителей растили совсем в другой парадигме — люди обязаны были быть в первую очередь гражданами. Поэтому границы, достоинство, самоуважение были вторичны по сравнению с необходимостью быть хорошим, то есть удобным для общества человеком. Кто большой — тот прав. Любой взрослый мог (и до сих пор еще нередко может) сделать замечание любому ребенку только на том основании, что «старших надо уважать». На детей до сих пор часто навешивают ярлыки, кричат, раздают тумаки, потому что не знают, как по-другому донести, как вести себя неприемлемо, боятся, что если не обозначить «неправильное» поведение, то оно закрепится, а иногда просто потому, что в стрессовой ситуации как черт из табакерки вылезают те самые впитанные с молоком и манной кашей модели.
В качестве альтернативы сейчас часто рекомендуют метод естественных последствий. Понимают его кто во что горазд. Например, так: «Ты обещал посмотреть два мультика, а посмотрел три. Ты меня обманул. И поэтому не будешь смотреть мультики целую неделю. Это естественное последствие».
На самом деле нет.
«Ты плохо себя вел, поэтому я сейчас на тебя кричу. Это естественно».
И снова нет.
Или, как сделала мама трехлетней китайской девочки модели: «Ты не хочешь брать цветок для съёмки, и я дам тебе пинка».
Это совсем не естественное последствие, это насилие и абьюз.
Естественные последствия проступка заключаются не в наказании, а в том, что родитель и ребенок находятся на одной стороне — и взрослый объясняет ребенку, как вести себя, не унижая его достоинство. И сначала родитель, по возможности, объясняет, какие последствия могут возникнуть, даёт этой информации уложиться, если надо — подстраховывает, и если последствия всё-таки наступают, помогает ребенку с ними справиться. В процессе ребёнок учится, как поступать в подобных ситуациях в будущем: и рано или поздно осваивает навык делать то, с чем он сам внутренне согласен.
Делать потому, что он уже знает, как поступить правильно, а не потому, что боится наказания родителей, хочет, чтобы от него отстали или ещё по каким-то непонятным причинам.
Но как сложно выстраивать новые способы взаимодействия, когда собственного опыта нет! Когда к тебе самой в детстве относились по-другому, пойти по пути наименьшего сопротивления и попытаться применить имеющуюся модель поведения гораздо легче: накричать, показать силу, пристыдить.
Две недели назад моя дочка в игровой комнате утащила пластиковую ракушку у другой девочки, но сказала, что не брала. Я решила ей поверить и не обыскивать ее карманы, хотя хозяйка ракушки, девочка того же возраста, расплакалась из-за потери любимой игрушки. У меня не было оснований подозревать дочь, и я вместе с ней искала ракушку в детской, пока та семья не ушла.
Через какое-то время аниматор заметила ракушку у Ани. Ане было очень стыдно, мы с ней поговорили о том, что девочка была очень расстроена, когда тайное становится явным — это неприятно, и ситуацию надо исправить, но может так получиться, что ракушку вернуть не удастся. Я видела — Аня переживает, я помню этот липкий стыд по своему детству, и я заверила ее, что несмотря на ошибку, которую она совершила, я все равно люблю ее до Луны и обратно.
Я рассказала об этом случае
на своей странице в фейсбук
. В комментариях разверзлась бездна.
Мне рассказали, что из нее вырастет рецидивистка, перечислением статей УК, которые применялись бы в этом случае, будь она совершеннолетней, пообещали, что дочка потом непременно сдаст меня в дом престарелых
Сказали, что нужно было тут же, при всех обыскать ее, но ни в коем случае не верить на слово — ведь ещё доктор Хаус всех нас научил, что все врут.
На самом же деле в тот день мой пятилетний ребенок понял, что иногда своими желаниями мы причиняем боль другим людям, и в другой день на их месте можем оказаться мы. Аня узнала, как сложно смотреть в глаза тем, кому ты только что солгал, когда все открылось; что не все свои поступки можно исправить. Но главное — дочь поняла, что даже если конкретную ситуацию изменить нельзя, она не станет для меня хуже. Я буду на ее стороне, и мы вместе попробуем отыскать какое-то решение проблемы.
Что было бы, если бы я публично, при всех вывернула ее карманы и нашла ту ракушку? Мой ребенок узнал бы, что тот, кто старше и сильнее, тот и прав, и надо лучше прятать добычу. А мама — ее большая, добрая, любимая мама — любит ее только тогда, когда она ведёт себя хорошо. Если плохо — она принимает сторону других: взрослых/учителей/плачущих девочек. Чью угодно сторону, только не ее. Если возникают проблемы — она остаётся одна.
И самое сложное во всем этом даже не разобраться, как растить детей по Ньюфелду, Писарик или Петрановской, а в том, где найти на это силы. Потому что легко писать в блоге, легко читать в книгах, а на деле у мамы, которой постоянно приходится бороться с голосами в своей голове, которые подсовывают ей что такое хорошо/плохо, и голосами внешних мимокрокодилов, которые спрашивают
«почему он без шапочки/кричит/так себя ведёт»
, в какой-то момент заканчивается ресурс, на то, чтобы соответствовать идеальной картинке, до которой ты не дотягиваешь (и которой, как нас учили, соответствовать нужно).
Без подпитки из детства строить правильное отношение к ребенку сложно. Но мы стараемся: понемногу учимся принимать себя в своем несовершенстве
Находить то, что даёт нам ресурс, просить помощи и отстаивать свои собственные границы. Мы начинаем с себя — чтобы потом наши дети могли опереться на нас.