— Я читал очень много текстов о матерях-одиночках. В 99 процентах из них женщины рассказывают о том, какие мужики уроды. И мужики это во многом заслужили.
Но знаете что? Моя история совсем про другое! Про то, что быть родителем-одиночкой (любого пола) — это не только про прошлые обиды и предательства, но и про любовь. Сейчас, в настоящем.
Все началось с… Но продолжить эту фразу мне достаточно сложно, потому что черт его знает, с чего все началось. Было так: сначала я, только что окруженный четырьмя детьми, остался без них, потом — только с двумя, потом… Ладно, лучше по порядку.
Я был женат. Одна за другой у нас родились две дочки, и какое-то время мы все вместе были очень счастливы. А потом она сказала: «Мне надо отдохнуть!» — и исчезла на неопределенное время. Я остался с детьми дурацким отцом-одиночкой.
Потом она возвращалась и уходила, возвращалась и уходила. А мы прощали и ждали, потому что — ну, а что еще делать, если любишь, пусть даже все твои знакомые считают тебя слабовольным му___ом и тряпкой?
Мы все еще были в браке, когда она ушла к другому. Забрала дочерей — им тогда было четыре и шесть лет — прямо из аэропорта, когда я прилетел вместе с ними из отпуска на море. Я смотрел, как они, ничего не понимая, плакали, когда садились в машину к незнакомому мужику
Позже я узнал, что моя жена забеременела от него. Рассталась с ним. Родила. И снова пришла ко мне — с нашими детьми и двойней, рожденной от другого. Да-да, я помню про слабовольного му___ка и тряпку…
Спустя полгода жена ушла окончательно и бесповоротно — что, в общем-то, было вполне ожидаемо — и снова забрала наших детей.
Было так: пустая, почти без мебели квартира, непривычная тишина и коньяк. Я сидел на полу и пил его, как делают обычно небритые уже несколько дней мужчины в голливудских мелодрамах — прямо из бутылочного горла и вытирая кулаком слезы.
Мне казалось, что тут все яснее ясного: моей прежней жизни пришел конец, а новая — самое дерьмовое дерьмо мира. Я ненавидел свою жену, хотя по-прежнему еще ее любил. И жалел себя, потому что очень хотел, чтобы она вернулась. Хотел еще пару лет — во мне жила надежда. Потом я заставил себя перестать ждать — как ни странно, это принесло облегчение.
Я платил алименты, дочери приезжали ко мне, когда болели — выздоравливать, и просто каждую неделю — с пятницы по понедельник.
А когда нашей старшей дочери исполнилось 13, она вдруг стала ходить в футболках с длинным рукавом. Я решил, что это какой-то подростковый прикол, к тому же дочь обмолвилась, что комплексует из-за полноты (хотя она не была полной). Однажды рукав задрался — и я увидел порезы
Дочка сказала, что «кошка поцарапала». А через несколько дней сбежала от матери — та обвинила ее в воровстве. Сказала, что дочь взяла пудру, «чтобы продать в школе». Предложила «валить к своему папаше» — слава богу, что дочь послушалась и действительно рванула ко мне.
«Кошачьи царапины» оказались порезами — она резала себя, чтобы «отвлечься от маминого ора, так было легче». Психолог, к которому я ее отвел, диагностировал депрессию. Выяснилось, что она скатилась в школе на двойки, почти не разговаривала, а если и открывала рот, то лишь для того, чтобы сказать о том, что ее рождение было ошибкой, мама ее ненавидит и она никогда, никогда не вернется назад.
Мне было за нее страшно.
Вы, наверное, ждете, что я сейчас напишу, какой сволочью оказалась моя бывшая? Я не напишу. Лучше расскажу, каково это — быть отцом-одиночкой. Друзья меня часто об этом спрашивают — как будто жизнь вдвоем с ребенком делает мужчину каким-то экзотическим животным. Я стараюсь не рассказывать им про весь этот ад и свои обиды.
Говорю, что быть отцом-одиночкой — это другое. Знаете что?
Это рассказывать девочке-подростку, что такое месячные. Научиться разбираться в типах прокладок. Покупать ей косметику, назначения которой не знаю. Только от разнообразия видов кисточек для ресниц можно двинуться умом! И от ее: «Этот лак слишком яркий!»
Радоваться, какой красивой она становится. Переживать, если задержалась. Ругаться с учителями. Запомнить, кто такая Ханна Монтана. Слушать любимую ею корейскую поп-группу BTS, чтобы быть в курсе. Научиться готовить гороховый суп с мятой и корицей и яблочный пирог с крошкой сверху (потому что она все это любит) и перестать готовить котлеты, которые обожаю сам. Пришивать пуговицы. Сочинять сказки. Вот это вот все.
А еще — борясь с собственными воспоминаниями, рассказывать дочке, что ее мама — не плохой человек хотя бы потому, что она — мама. Уговаривать ее помириться с ней и переживать, когда они встретятся (такое хоть и изредка, но бывает), что дочка снова услышит гадости про себя, небылицы про меня, моих родственников, они с мамой снова поссорятся, и дочке будет больно.
Я снова рассуждаю, как тряпка, скажете вы? Вот теперь не соглашусь. Просто я понял вот какую штуку: обвинять бессмысленно, злоба мешает жить, а настоящее — куда важнее прошлого. При условии, что иначе невозможно, для меня быть отцом-одиночкой — классно, даже если очень тяжело.
Нам удалось победить депрессию. Порезы на руках превратились в шрамы. Этой весной дочка сдала школьные экзамены почти на все пятерки. Она — молодчина. Младшая дочь пока живет с мамой, но иногда сбегает к нам, говорит, что «мамина самая большая ошибка в том, что она меня родила».
Мне не хватает твердости в воспитании дочерей. Я очень мягкий отец, такой отец-наседка, я их люблю, а дочери, конечно, этим пользуются. Погулять? Пожалуйста! Кино? Пошли! Но тут штука в том, что, видимо, я пытаюсь быть родителем за себя и за их маму одновременно, дать им почувствовать любовь и тепло. Иногда перебарщиваю с этим, сам знаю, но остановиться сложно.
А еще я так и не научился заплетать косы. Но научусь. И, если хотите, поделюсь рецептом классных оладий на кефире (с палец толщиной!) и промурлыкаю что-то из корейской попсы.
